Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев

«похоже». В моей группе, в которой я училась в Ивановском худучилище, ребята подобрались постарше, поумнее, и я за ними тянулась, потому что тщеславие было задето (как же так – они знают, а я не знаю!), – к Булгакову, к Гессе, тогда их мало кто читал. Мы с первых шагов в некоторый философский аспект искусства стремились погрузиться, но больше влекло: «А как это сделано?» – эффект, фактура, сочетание цвета. Довольно долго эта погоня за внешним эффектом во мне сохранялась. После училища я хотела поступать в Москву или Питер, но тут любовь-морковь; естественно, как уезжать? Благо открывают Текстильный институт. А там тоже хорошо! Моими учителями были Кузьмичева, Приказчикова, Бахарев. Они исповедовали принцип: делайте что хотите, как хотите – лишь бы это было красиво, лишь бы это было эстетно. Я очень долго в эстетизме барахталась, сначала мне это нравилось, потом я поняла, что мне этого мало. А тут поток пошел – Владимир Соловьев, Сергей Булгаков… Я тогда на батике зарабатывала, но, начитавшись Бердяева, будучи еще некрещеной даже, и в батик свою философию потянула! Надо мной все смеялись, батик же – чисто утилитарная штука, все должно быть красиво. А мне мало что красиво! В жизни наступает какой-то момент: коллизии происходят, или через книги, или с определенными людьми жизнь сталкивает, – но в итоге ты понимаешь, что в искусстве драгоценно его внутреннее содержание. Неважно, как писать: тоненько-тоненько на маленьком формате или свободно, импульсивно на большом, или все сломать, как Пикассо сломал, – но если внутри есть наполненность, оно будет живое, а не мертвое. Для меня до сих пор тайна за семью печатями, как такое получается, в какой момент ты становишься творцом, когда у тебя есть что сказать миру. Вот сейчас у меня такой период, что мне нечего сказать миру. Я мужу жалуюсь: «Мне нечего сказать миру». Он меня спрашивает: «Ты чего такая ходишь?» – «Саш, мне нечего сказать миру» (тут потребуется смайлик, чтоб передать интонацию. – Д. Ф.). И вот такие периоды меня посещают с завидной регулярностью. Это выматывающее состояние.

– И как выгребаете?

– Я единственный способ удержаться на плаву нашла в таких случаях – спасаюсь графикой. Причем графика не академическая, а чисто рефлективная – вечером сижу, провожу линии.

– А чтобы работа возобновилась?

– А чтобы возобновилась, надо, чтобы я начала реагировать на окружающий мир. Пусть тот же самый пейзаж за окном – я столько лет его видела, ничем он меня не вдохновлял, а потом бац – и я понимаю, что в нем для меня бесконечный источник вдохновения.

– Многие художники рисуют вид из мастерской.

– Потому что ты же рисуешь не вид из мастерской – ты рисуешь самого себя, а «вид из мастерской» – это внешняя оболочка, это как бы повод для того, чтобы сказать, как мне сейчас.

– Вот и Бахарев говорит, что все его работы, независимо от жанра, – автопортреты. У вас в творчестве преобладают пейзажи. Почему вам, чтобы рассказать о себе, больше подходит пейзаж?

– У меня в паспорте стоит – «место рождения: деревня Калинино», маленькая, маленькая деревушечка в семнадцати километрах от Фурманова. Я как-то читала «Дар» Набокова (люблю Набокова), и меня поразила его способность погружаться в детство. Я задумалась – а у меня какие самые первые в жизни воспоминания? Оказалось, что это ощущения природы – как меня везут на плетеных саночках (видимо, зима), я спеленатая, двигаться не могу, а надо мной – черное-черное небо со звездами, и почему-то я запомнила, что некоторые звезды двигались – почему они двигались? Может, это самолеты летели (тут опять нужен смайлик. – Д. Ф.). Следующее воспоминание – это соловьи, которые пели, потому что наш дом и лес – все было рядом. Потом – запах ландыша… Мы родом из детства. Нас никто не привязывал, мы росли как трава – не как сейчас: «туда не ходи – там бандиты ходят», «сюда не ходи – снег башка попадет». У нас же… по-другому было. Велосипед – по полям гонять! Запах земли сырой, когда весной снег оттаивает и пахнет – до сих пор балдею. И еще воспоминание – в детском саду нам дали задание нарисовать березу, и спасибо воспитательнице – она меня похвалила, сказала: «Таня нарисовала березу лучше всех!» Это к вопросу о том, как важно детей хвалить, как поднимается у них самооценка.

– У вас есть любимое дерево?

– Нет, все любимые. Я люблю природу, у меня с ней связь. Она для меня как живая душа, и чем старше я становлюсь, тем болезненнее в некотором роде у меня это ощущение становится.

Не в тетошном тренде

– Вы живете в Фурманове – это даже не областной центр. Не ощущаете себя оторванной от мира?

– Бывают периоды (не буду лукавить), когда грустненько, хреновенько, но близость к природе все компенсирует. Когда судьба вытаскивает в Москву, или в Питер, или в Иваново, в девяноста девяти процентах – это такая смерть. К вопросу о художниках – любителях и нелюбителях. Мне с нашими, нелюбителями, интереснее, веселее. Чему смогла, я их обучила. Это не потому, что я такая благодетельница. Просто я поняла, что если я не создам сама себе среду, я здесь загнусь. А с профессионалами чаще всего выходит – приезжаешь, а между нами стена. И чего? Вроде тебя к коллегам привезли, наслаждайся, Таня, – ты все сидела, стенала, что не с кем говорить, – а ничего не происходит. На выставках, конечно, можно увидеть то, что тебя задевает, будоражит, но это надо, как золотую жилу в руде, искать. Мы же не всеядны. Кому-то важна фотографическая схожесть. Как наши бабушки любят говорить, если им картина нравится: «Ну прямо как живое!» А я говорю: «Покойники тоже как живые лежат – хорошо их накрашивают. Для вас живое, для меня мертвое». Вот и с братом-художником часто не складывается. И потом, сейчас столько информации – телевидение, интернет, книги можно качать бесконечные. В этом плане ощущение оторванности, изолированности у меня исчезло – все в интернете можно посмотреть. А вот чего никакой интернет тебе не даст: поля, цветы, заснеженные тропинки, даже наша провинциальная заброшенность, запущенность – все это очень человеческое, бытийное. В суете большого города оно нивелируется. Я все больше дорожу тем местом, где живу.

– Ваши пейзажи – яркие, красочные, как детские рисунки. Творчество – это не впадение в детство?

– Впадение. Ага. Инфантилизм вообще мне свойствен.

– Это хорошо или плохо для художника?

– Фраза