Рерих - Павел Федорович Беликов

Бросает в бархатную ночь.

Именно эти блоковские строки вдохновляли Николая Константиновича в то время, когда он трудился над фронтисписом к книге стихов поэта, посвященных Италии. По-видимому, и искусство Рериха также вдохновляло Блока. В 1914 году С. Маковский попросил Блока одолжить оригинал фронтисписа для того, чтобы воспроизвести его в журнале «Аполлон». Поэт ответил: «Рисунок Н. К. Рериха вошел в мою жизнь, висит под стеклом у меня перед глазами, и мне было бы очень тяжело с ним расстаться даже на этот месяц… Прошу Вас, не сетуйте на меня слишком за мой отказ, вызванный чувствами, мне кажется, Вам понятными».

В «Листах дневника» Николай Константинович писал о Блоке: «Помню, как он приходил ко мне за фронтисписом для его «Итальянских песен», и мы говорили о той Италии, которая уже не существует, но сущность которой создала столько незабываемых пламенных вех. И эти огни небывалые, и гремящие сферы, и светлый меч, процветший огнем, — все эти вехи Блок знал, как нечто реальное. Он не стал бы о них говорить аптечными терминами, но принимал их внешнюю несказуемость и внутреннюю непреложность».

Общественная деятельность Рериха неизбежно должна была привести к знакомству с Горьким. Первые деловые свидания художника и писателя состоялись в издательстве Сытина и в редакции журнала «Нива», а затем они познакомились домами и стали бывать друг У друга.

Николай Константинович высоко ценил писательский талант Горького, обращался к нему за советами. В архиве Алексея Максимовича хранится письмо художника, датированное 4 ноября 1916 года: «Дорогой Алексей Максимович, досылаю Вам корректуру. За все замечания Ваши буду искренне признателен. Хорошо бы повидаться; в словах Ваших так много озона и глаза Ваши смотрят далеко. Глубокий привет мой Марии Федоровне. Сердечно Вам преданный Рерих».

Интересны некоторые воспоминания художника о Горьком: «Помню, как однажды, когда в одной большой литературной организации нужно было найти спешное решение, я спросил Горького о его мнении. Он же улыбнулся и ответил: «Да о чем тут рассуждать, вот лучше вы, как художник, почувствуйте, что и как надо. Да, да, именно почувствуйте, ведь вы интуитивист. Иногда поверх рассудка нужно хватить самой сущностью».

Николай Константинович и Горький ощущали свою эпоху как эпоху коренных исторических перемен. Но, конечно, каждый из них по-особому отражал в своем творчестве борьбу за лучшее будущее родной страны.

В искусстве Николая Константиновича перед войной 1914 года с особой силой прозвучала тема возмездия, впервые раскрытая в полотне «Ангел последний» (1912). Над объятой пламенем землей, в багряных облаках — апокалипсический ангел, воздающий по заслугам за все содеянное зло, а на далеком горизонте — сверкающие зарницы как бы оповещают о новой жизни на очищенной от скверны планете.

Катастрофы, несчастья, казалось бы, были чужды общему направлению творчества Рериха и его взглядам на искусство. И все же мотив суровой кары, отражая несогласие художника с существующим положением вещей, органически вошел в его живопись.

Почти одновременно с картиной «Ангел последний» появляется полотно «Меч мужества» (1912). Ангел принес спящей у врат замка страже меч. Пришел срок во всеоружии встретить врага.

Рерих как бы провидит зарево военных пожарищ. В его «Листах дневника» имеется такое замечание: «Спящим стражам приносится меч. «Меч мужества» понадобился. Приходят сроки. Тогда же и в начале 1914 года спешно пишутся «Зарево» с бельгийским львом, «Крик змия», «Короны» — улетевшие, «Город обреченный» и все те картины, смысл которых мы после поняли».

Жуткое впечатление производит картина «Город обреченный». Громадный зеленый с красным змий обвил кольцом городские стены, закрыл наглухо все выходы и вот-вот сомнет в своих смертоносных объятиях каменные твердыни. А. Ремизов под впечатлением произведений Рериха создал цикл стихотворений. В стихотворении, по священном «Городу обреченному», он писал:

Обреченный, в западях у змия, стоял обложенный город.

А еще долго никто ничего не знает и не чует беды —

люди пили и ели,

женились и выходили замуж.

И когда пришел час, забили в набат, —

а уже никуда не уйти!

Интересно, что Горький, желая иметь картину Рериха, выбрал не реалистический пейзаж или произведение на историческую тему, а как раз это символическое полотно.

«Зарево»… Все небо объято багряным заревом пожарищ. У средневекового замка, перед поверженным львом, стилизованным под бельгийский герб, застыла фигура воина. Его меч и щит упираются в землю. Они бесполезны перед огненной стихией. Остается лишь смерть на посту чести.

«Короны»… Скрестились мечи трех королей. Они клянутся в верности военному союзу. Но, знать, не на правое дело подняты мечи, и не будет королям удачи. Снялись с их голов короны и уплывают в небесную даль.

И наконец, «Дела человеческие»… На краю голого утеса группа беспокойных людей в старинных одеяниях. Люди чем-то потрясены и что-то горячо обсуждают. Взметнув вверх руки, взывает к небу убеленный сединой старец, а другой сокрушенно рассматривает развалины низлежащего города.

Свои «пророческие» сны Рерих облек в чрезвычайно экспрессивные формы. В картины введено много излюб ленного русскими символистами красного цвета. Он вызывает ощущение тревоги. Художник мастерски использует широкоизвестные библейские образы змия, ангела, всепожирающего огня, по примеру народного эпоса переплетает стихийные силы природы с «делами человеческими», стилизует произведения под древнерусскую икону или лубок.

Экспонированные в 1915 году на выставке «Мира искусства», эти картины Рериха вызвали настоящую сенсацию. Их легко разгадываемая символика недвусмысленно подчеркивала