Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Эта яхта была приписана к императорскому яхт-клубу, номинальным членом которого из-за этого был великий князь. В последние годы ею командовал капитан 2-го ранга князь Путятин, двоюродный брат бывшего кавалергарда, в квартире которого произошло отречение Михаила Александровича от престола.

Помощником командира был барон Шиллинг. Оба чрезвычайно милые и знающие люди. Яхт-клуба великий князь сторонился и никогда его не посещал. Он был там лишь всего один раз, для короткого завтрака, да и то по усиленным настояниям г-на Дашкова.

Самым большим и доходным имением благодаря многочисленным заводам и лесам было «Брасово», именем которого иногда называл себя великий князь на время своих неофициальных поездок за границу.

Денежные средства Михаила Александровича были сначала не очень велики. Он получал на свое содержание от уделов около 200 тысяч рублей в год, что при обязательных больших тратах, связанных с его положением, было не так уж много, а его имения приносили первоначально не более 300 тысяч рублей ежегодного дохода. Но с каждым годом эти последние доходы увеличивались.

Великий князь не имел тогда отдельного двора, жил долгое время вместе со своей матушкой и не нес почти никаких расходов на свое содержание. Лично на себя он тратил также изумительно мало, совершенно довольствуясь теми ста рублями карманных денег, которые ему доставлялись каждый месяц.

Лица, состоявшие при нем, тоже получали, в общем, довольно скромное содержание: генералу Дашкову было положено 250 рублей, а мне как адъютанту 200 рублей в месяц.

Благодаря умелому и настойчивому руководству управляющего делами А. А. Измаильского – необычайно скромного человека и ученого-агронома – ежегодный доход с имений дошел в последние годы до крупной цифры 1 миллион рублей, что дало возможность великому князю составить свободный капитал около 8 миллионов рублей.

Таким образом, Михаил Александрович являлся самым богатым из всех великих князей, но и самым из них непритязательным.

Деньгам для себя лично он не придавал никакого значения, совсем не разбирался в относительной стоимости разных вещей и оставался совершенно безучастным ко всем докладам, говорившим об увеличении его материальных средств.

Все ежемесячные доставлявшиеся ему подробные отчеты о приходе и расходе его денежных сумм обычно оставались лежать не просмотренными на его письменном столе, а затем бросались в сорную корзину. С непередаваемым равнодушием и небрежностью он отказался и от крупного наследства, оставшегося после великого князя Алексея Александровича, в пользу великой княгиня Марии Павловны и ее детей60.

В Главном управлении великого князя, помещавшемся в Петербурге на Галерной улице, сосредоточивались не только имущественные дела, но и вся громадная переписка, которая поступала со всех сторон в виде разного рода служебных докладов и прошений. В особенности было много последних. Они лились неудержным потоком каждый день, и к вечеру порою накапливались целые горы. Кто только и откуда не обращался к Михаилу Александровичу!!!

Ввиду близости к брату-императору и к императрице-матери его считали всемогущим не только наивные простые люди, но и многие из его ближайших родственников, обращавшихся к его посредству по своим делам, о которых они сами обыкновенно не решались лично говорить с государем.

Несмотря на благожелательность, простоту и полную доступность государя остальные члены царской семьи его довольно сильно побаивались. Говорят, что кого боятся – того не любят. Что это не всегда бывает так, я убедился по лично чувствовавшемуся мною примеру на великих князьях: Димитрии и Константине Константиновичах, Георгии Михайловиче и Павле Александровиче, принцах А. П. и П. А. Ольденбургских.

Об остальных с такой уверенностью судить не могу, так как мне ни разу не приходилось быть вместе с ними в семейной обстановке государя.

Думаю все же, что если некоторые из них и осуждали довольно резко государя, то это раздражение не исключало еще более теплого чувства к нему. Пожалуй, даже первое, как, например, у принца Петра Александровича Ольденбургского, могло именно вызываться последним.

В капризном чувстве любви не всегда относятся с должною сдержанностью и мягкостью к любимому человеку. Впрочем, в таких случаях и не выносят своего недовольства напоказ другим…

Невольно вспоминается мне при этом суждение француза Claude Farreera, высказанное им на одном из публичных докладов в Париже в феврале 1924 года о наших предреволюционных годах.

«Последнее мое воспоминание о Крыме, – говорил он – неотвязчиво сохраняется в моей памяти: я снова вижу себя в столовой зале Ливадийского дворца… Сколько раз встречался я там с ближайшим окружением императора, его адъютантами и великими князьями, тесно связанными с императорской семьей. Передо мной, перед иностранцем и посторонним, каким я был, они говорили о своих самодержцах в таких свободных выражениях, что я, француз, был смущен. Уже тогда приходили мне на память все те анекдоты и те неуместные злословия, которыми около 1788 года обменивались между собою – только между собою – французы Версальского двора по поводу Людовика XVI и Марии Антуанетты. Эхо этих старых цареубийственных слов, казалось, повторялось в этой столовой Ливадии с еще более потрясающей звучностью. Однажды я вошел туда с одним офицером, моим товарищем, напичканным всегда историей… Он оглянулся вокруг себя, вздрогнул, передернулся и спросил: «А где же гильотина?!!» Без этой близкой детали аналогия была действительно полная». («Une Croiscere en Mediter-raneée» Conference de M. Cloude Torrere.)

Всей громадной перепиской, поступавшей на имя Михаила Александровича и лишь на немного уступавшей «Канцелярии прошений, на Высочайшее имя приносимых», ведал очень небольшой персонал: управляющий делами А. А. Измаильский, делопроизводитель Управления барон Н. А. Врангель и два или три чиновника. Докладывал же обо всем этом непосредственно великому князю лишь один я.

В большинстве случаев мне приходилось также принимать и выслушивать тех просителей, которые или лично стремились видеть великого князя по своему делу, или которых Михаил Александрович направлял ко мне; и тех, и других уже с самого утра было очень много, и почти все свободное время у меня в те годы было занято этими приемами.

Я возвращался домой очень поздно, и своих детей мне приходилось видеть большей часть лишь спящими.

Но эта деятельность, несмотря на всю свою напряженность, меня удовлетворяла.

Она была относительно тяжела только потому, что никто не приходил ни ко мне, ни к великому князю, чтобы поделиться чем-нибудь радостным или даже немного довольным.