Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Тот, кто впервые терял из виду землю и, любя природу, был окружен лишь одной из ее самых могущественных и красивых стихий, легко поймет, какое чувство меня тогда охватило. В дополнение ко всему наше пребывание на великолепной яхте было обставлено с обычной царской роскошью в помещениях, пище и различных приспособлениях, столь необходимых для продолжительного плавания.

Для полноты впечатлений с нами отправлялся и прекрасный оркестр гвардейского экипажа под управлением известного по павловским концертам Главача.

Общество, собравшееся на яхте, было также очень милое и сплоченное.

Кроме личного персонала великого князя, к Михаилу Александровичу были тогда прикомандированы и лица свиты государя: генерал-адъютант Максимович и флигель-адъютант Дрентельн – преобреженец, тогда еще не состоявший в военно-походной канцелярии.

С А. А. Дрентельном я тогда довольно близко сошелся. Он был очень неглупый, развитой, окончивший университет человек и веселый товарищ. В те дни случилась известная история с Преображенским полком, кончившаяся ссылкой одного батальона в село Медведь и исключением его из состава гвардии67.

Дрентельн был порядочно удручен всем совершившимся в полку и с его товарищами, которые все были, по его словам, ни при чем. Во всяком случае, судя по его откровенным рассказам, история эта не стоила того шума, который был тогда поднят. Она лишь отчасти напоминала подобный же случай с Семеновским полком в 1820 году, но в этой последней преображенской истории не было никакой связи с современными декабристами68.

Все офицеры яхты во главе с командиром графом Толстым были очень предупредительны, и мы с ними быстро сошлись совершенно по-товарищески, проводя почти все свободное время вместе с ними.

Михаил Александрович очень любил море и моряков, сам числился в гвардейском экипаже, и это была, кажется, единственная официальная поездка за границу, которой он был доволен, – вместе с яхтой с нами передвигалась и частица России, которую он не любил покидать.

Если прибавить ко всему, что я сам был молод, здоров, что никакие сложные служебные обязанности и расчеты, а также никакая придворная зависть на меня в тот раз еще не ложились, что дома у меня все было тогда благополучно и моя семья наслаждалась сама летом в деревне, станет понятно, почему об этих беспечных радостных днях моей юности я вспоминаю с особенной благодарностью.

Первая наша короткая остановка по пути произошла в Дании.

Нельзя было пройти мимо Копенгагена, не сделав визита королю – родному дяде Михаила Александровича и отцу короновавшегося государя Норвегии. Встреченные обычным салютом с копенгагенских укреплений, мы съехали на берег, чтобы принять участие в семейном обеде и вечере, предложенных нам датским королем.

Это было мое первое, более близкое знакомство с датской королевской семьей, о которой я с тех пор сохраняю самое лучшее воспоминание.

Брат нашей императрицы-матери и королевы английской Александры король Фредерик VIII в то время царствовал лишь первый год. Он был уже зрелых лет, видной наружности, во многом напоминавший его брата греческого короля Георга. Королева Луиза – до замужества шведская принцесса, – обладая большим ростом и живыми движениями, была некрасива, но так же приветлива и общительна, как и ее супруг.

Многочисленная наличная семья состояла тогда из нынешнего короля, тогда еще наследного принца Христиана, его братьев Гааральда и Густава и двух еще незамужних принцесс Тиры и Дагмары.

Обед происходил в загородном замке Шарлотенлунда69, в тесной семейной обстановке, гостями были только Михаил Александрович и его ближайшая свита. Он закончился не менее уютным и непринужденным вечером. За поздно поданным вечером чаем король и его семья усиленно угощали знаменитым в Дании по его особенному приготовлению на королевской кухне «lodbio» – род нашего густого красного киселя, действительно вкусного до объедения. Не был ли и этот наш самобытный русский кисель занесен к нам в свое время варягами Рюрика или более позднейшими Гаральдом Ярославны или посольством жениха Ксении Годуновой?

Несмотря на удивительную простоту и чисто русское радушие, я все же вспоминаю об этом вечере с некоторым смущением, которому я обязан своей обычной рассеянности. Во время разговора с королевой о предстоящих коронационных торжествах, совсем забыв, что говорю с бывшей шведской принцессой, я упомянул, что ей должно быть особенно приятно как матери сознавать, что единодушный выбор родственного народа остановился именно на ее сыне. Королева сразу заволновалась и, отведя меня в сторону, стала с жаром доказывать, что недовольство Норвегии, тесно связанной до того унией со Швецией, все же, по ее мнению, мало основано, что ей, конечно, приятно, что ее сын будет служить близкой стране, но что ей так тяжело видеть, как среди родных по крови братских народов возникают раздоры и взаимные обвинения, которых могло бы и не быть, и т. д.

– За что это на тебя так долго нападала королева? – спрашивали меня, смеясь, потом мои спутники. – Ты был весь красный как рак!

– Еще бы не быть красным, – отвечал не без смущения я. – Королева не просто на меня нападала – она учила меня дипломатии, а вместе с тем и наказывала за дипломатическое желание сказать ей что-нибудь приятное.

Я действительно запомнил этот урок до сих пор.

Самая лучшая дипломатия, то есть самая действительная и простая, – это говорить всегда то, что сам искренно чувствуешь, и не стараться быть любезным, а только вежливым.

Данию мы покинули в ту же ночь и после короткого, довольно бурного перехода открытым морем, взяв лоцманов, вошли наконец в давно ожидаемые тихие воды норвежских фиордов.

Перед нами одна за другой стали открываться действительно незабываемые по красоте и величественности картины.

Торопясь на коронацию, мы заходили в самую узкую глубь фиордов лишь на обратном пути, а пока двигались среди островов, около их устьев. Но и того, что мы видели, было уже достаточно.

Мы скользили по гладкой как зеркало поверхности целого ряда небольших озер, тесно замкнутых обступавшими со всех сторон высокими скалистыми горами. На многих вершинах лежал еще снег, и он сверкал на солнце ослепительным светом.

Яхта шла полным ходом, направляясь, как казалось, чтобы сейчас же разбиться о выраставшую перед нами каменную громаду.

Но ловкий поворот руля, и мы проскальзывали в как по волшебству открывшийся, ранее не заметный в скалах узкий проход, и перед нами было новое морское пространство, напоминающее озеро с еще более неизмеримой, как утверждали, глубиной и с еще более нежными красками причудливых гор, самой воды и бесчисленных горных водопадов… и так непрерывно.