Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Королева Mood, младшая дочь Эдуарда VII, небольшого роста, с красивыми большими глазами, была не одна. С нею находилась ее сестра, принцесса Victoria, тоже очень дружественно настроенная к моему великому князю, и свидание вышло поэтому очень непринужденным и родственным.

Хозяева были очень утомлены от всевозможных приемов и посещений; мы оставались у них недолго и отправились делать официальные визиты всем представителям иностранных дворов и местным начальствующим лицам.

Для Михаила Александровича это было не так просто, как для нас.

Он должен был лично посетить яхты и корабли, мы же удовольствовались тем, что расписались в собранных для этого случая в передней дворца книгах и опустили свои карточки в предусмотрительно прибитые там же для этой цели ящики, в числе которых прибавились вскоре и с нашими фамилиями.

Ту церемонию, которая бы заняла в других местах около суток, нам удалось выполнить здесь меньше чем в 5 минут.

Министром норвежского двора в те дни был Рустед, и все его распоряжения отличались большой распорядительностью. Его супруга, кажется, занимала должность обер-гофмейстерины королевы.

Коронование было назначено через два дня, а до того нам пришлось принимать на яхте массу официальных и неофициальных гостей и вести переговоры о подробностях нашего участия в торжествах.

В особенности часто и надолго приезжали к нам, внося с собой много оживления, наследный принц датский Христиан со своей красивой женой (Александриной. – О. Б.), дочерью нашей великой княгини Анастасии Михайловны, его брат Гаральд, принцесса Виктория Английская и королевич греческий Христофор. Остальные оставались у нас недолго.

Церемония коронования в древнем соборе, стильном своей седой стариной, была столько же величественна, сколько и проста.

Той обычной в подобных случаях роскоши красок в платьях и блеска драгоценных камней тогда нельзя было видеть, как не было заметно и каких-либо средневековых одеяний и обычаев, еще сохраняющихся в других государствах, в том числе и в России.

Старина смотрела только со всех стен собора да сказывалась в коронационных облачениях духовенства и королевской четы и отчасти слышалась в торжественных звуках труб и приветственных криках народа, кажется, одинаково звучащих во всех столетиях.

Собор был разделен решеткой на две неравные части. В одной, маленькой, но более свободной, стояли на возвышении два трона, по сторонам которых и были размещены на креслах все прибывшие представители коронованных особ. За этими креслами стояла их ближайшая свита, в другой, более обширной, на скамьях расположились остальные приглашенные.

Король и королева, войдя в собор, уже с самого начала заняли свои места на троне и, видимо, очень волновались и самой церемонией, и обращенным на них со всех сторон вниманием. В руках короля находились держава и скипетр.

Мне пришлось стоять совсем рядом с троном королевы, и я видел, как ее лицо побледнело в момент возложения короны на короля. Это глубокое волнение передалось и ее сестре принцессе Виктории. Она единственная из всех присутствующих осенила себя несколько раз крестным знамением, так же истово и молитвенно, как это сделали бы и самые православные русские.

Программа празднества вся умещалась в одну неделю, но на каждый день приходилось по несколько официальных развлечений.

В день коронации был торжественный обед во дворце, а придворный бал, во время которого король и королева не принимали участия в танцах, а сидели в особых креслах, поставленных на возвышении вроде трона.

Оживление и радость норвежцев были в тот день громадны.

Даже Нансен, обыкновенно флегматичный и сосредоточенный, довольно неуклюжий для танцев, танцевал не переставая, с оживлением, бросавшимся в глаза.

Его примеру следовали и молодые, и старые. Видимо, на всех этих социалистах и республиканцах в душе этот день сказался полным удовлетворением.

За долгим обедом моим соседом был епископ, один из немногих главных участников и вдохновителей отделения Норвегии от Швеции. Серьезный, но добродушный, он мне понравился своею вдумчивостью, простотою и откровенностью в суждениях.

Мы с ним довольно оживленно разговаривали по-немецки, на единственном языке, который оба кое-как знали.

– Скажите, – наконец решился я его спросить, – почему норвежцы, в своей массе социалистически настроенные, а потому и республиканцы по преимуществу, теперь пожелали себе короля?

– Очень просто, – отвечал он. – Норвегия страна маленькая и бессильная. Нас сейчас бы съели, быть может, и другие республиканцы, так как заступиться за нас не было бы никому охоты – республики не очень-то поддерживают друг друга. Мы скромны и все это хорошо понимаем. С королем мы получаем связи, которые, пожалуй, стоят самого сильного оружия. Попробуйте-ка теперь вы, русские, отобрать от двоюродного брата вашего императора и зятя английского короля наши северные земли, до которых, мы знаем, вы большие охотники. Не так-то будет теперь просто, – и он добродушно рассмеялся. – Да и исторически Норвегия жила всегда с королем. Отделение без короля не имело бы веса в наших ссылках на историю…

Мне стоило больших трудов уверить его, что русские совершенно и не думают о каких-либо норвежских землях.

– Россия такая громадная страна, что совсем не нуждается в увеличениях на своей северной границе.

– Но государства, как и люди, всегда недовольны и всегда желают большего, – возразил он.

Мне захотелось показаться глубокомысленным, и я сказал:

– Умные ищут не большего, а лучшего, – и на этом мы сошлись.

Но страх Норвегии о грядущих захватах России, хотя ни на чем и не основанный, кажется, живет до сих пор.

Быть может, этому недоверию отчасти способствовало и то обстоятельство, что в старинном титуле русского императора в числе прочих перечислений его владений упоминается о нем как и о «государе Норвегии».

За первым днем празднеств последовали и другие. Из них мне запомнился превосходный концерт под личным управлением знаменитого Грига, написавшего к этому дню даже особую кантату из народных мелодий71, и народный праздник с гимнастическими упражнениями на лугу. В этих упражнениях принимали участие все желающие из окрестных деревень крестьяне и рыбаки, а не выбранные специалисты. Я до сих пор не могу забыть той изумительной легкости и смелости, с которыми эти люди проделывали, казалось бы, совершенно невозможные для человека штуки. Смелости и у русских хоть отбавляй, но наша ловкость в гимнастике оставляет желать много лучшего.