ОСКОЛКИ ЧЕСТИ - Лоис Буджолд

Форратьер с его больным тщеславием вдруг усох, съежился до безобидной мышки, до ничтожной блохи, до булавочного укола в сравнении с этим чудовищным видением.

«Боже, а я-то все гадала, отчего Эйрел такой издерганный. Он ведь, наверное, чуть умом не тронулся. А как же император? Ведь принц - его сын! Разве такое возможно? Или я просто спятила, как Ботари?»

Она заставила себя сесть, потом легла, но заговоры и контрзаговоры продолжали крутиться в ее воспаленном мозгу; словно воочию она представила себе бесконечную вереницу предательств, внезапно сошедшихся в единой точке пространства и времени ради достижения своей ужасной цели. Кровь гулко колотилась в висках.

«Может, это все неправда, - наконец утешила она себя. - Я спрошу его, и он так мне и скажет. Он просто допросил меня во сне. Мы победили их, и я - героиня, спасшая Эскобар. А он просто солдат, выполнявший свою работу. - Она перевернулась на бок, и уставилась в темноту. - А у свинок есть крылья, и на одной из них я полечу домой».

Наконец Иллиан прервал ее тягостные раздумья, отведя ее на гауптвахту.

Она заметила, что атмосфера здесь как-то изменилась. Охранники смотрели на нее уже совсем иначе - вернее, они старались вообще на нее не смотреть. Обращение с пленными по-прежнему оставалось довольно суровым, но грубость исчезла. Она узнала одного из тех охранников, которые сопровождали ее в каюту Форратьера - того, который жалел ее; теперь он, похоже, был здесь главным - его воротник украсили поспешно и криво закрепленные красные лейтенантские нашивки. Покидая каюту, она снова облачилась в одежду Форратьера. На этот раз ей позволили переодеться в оранжевую пижаму без присмотра охранников. Затем ее отвели в камеру - постоянную камеру, не отсек предварительного заключения.

В камере уже был один обитатель - молодая эскобарская девушка необычайной красоты, лежавшая на своей койке, уставившись в стену. Она не обернулась при появлении Корделии и не ответила на ее приветствие. Через некоторое время прибыла барраярская медицинская бригада и увела девушку с собой. Вначале та безмолвно подчинилась, но в дверях начала сопротивляться. По знаку врача санитар усыпил ее при помощи уже знакомой Корделии капсулы, и через секунду ее вынесли в бессознательном состоянии.

Доктор, судя по возрасту и чину - главный хирург, ненадолго задержался, чтобы перебинтовать ей ребра. После этого она осталась одна, и течение времени отмечалось лишь регулярной доставкой пищи да изредка менявшимися шумами и вибрациями, по которым можно было догадываться происходящем снаружи.

Спустя восемь или девять пищевых пайков, когда она валялась на койке в приступе хандры, свет в камере внезапно померк. Немного погодя лампы зажглись, но почти тут же снова погасли.

- Черт, - пробурчала Корделия, когда желудок куда-то провалился и она начала всплывать вверх. Она судорожно ухватилась за свою кровать. Ее предусмотрительность была вознаграждена мгновение спустя, когда ускорение примерно в 3g вдавило ее в койку. Свет мигнул и снова погас, и опять пропала сила тяжести.

- Плазменная атака, - пробормотала она про себя. - Должно быть, силовые экраны перегружены.

Корабль сотряс мощнейший удар. Ее швырнуло с койки в полную темноту, тишину и невесомость. Прямое попадание! Корделия рикошетом отлетела от дальней стены, отчаянно пытаясь за что-нибудь ухватиться, больно ударилась локтем об… стену? пол? потолок? Вскрикнув от боли, она снова зависла в воздухе. «Дружественный обстрел, - подумала Корделия на грани истерики. - Меня убьют свои. Идеальный конец для моей военной карьеры…»

Она стиснула зубы и напряженно прислушалась.

Здесь слишком тихо. А если весь воздух вышел? Ей представилась ужасная картина: в живых осталась только она одна, запертая в этом черном ящике и обреченная плавать в нем, дожидаясь неминуемой гибели от холода или удушья. Эта камера станет ее саркофагом, который спустя много месяцев распечатает какая-нибудь уборочная команда.

И еще более ужасная мысль: была ли задета ходовая рубка? Нервный центр корабля, куда наверняка метили эскобарцы и где, без сомнения, находился Форкосиган… Может, он был раздавлен летящими обломками, заморожен в вакууме, сгорел в плазменном огне, раздавлен смятыми переборками?

Наконец ее пальцы нащупали какую-то поверхность, и она пошарила в поисках чего-нибудь, за что можно было бы уцепиться. Угол: хорошо. Она пристроилась там, свернувшись калачиком.

Неизвестно сколько времени пробыла она в этом стигийском мраке. Из пылающих легких вырывалось прерывистое дыхание, руки и ноги дрожали от непрерывных усилий, требовавшихся для того, чтобы удержаться за поверхность. Затем корабль вдруг застонал, и в камере вспыхнул свет.

«О, дьявольщина, это же потолок».

Вернувшаяся сила тяжести швырнула ее на пол. В левой руке вспыхнула резкая боль, затем пришло оцепенение. Корделия кое-как доползла до койки и притулилась там, мертвой хваткой вцепившись в прутья спинки правой рукой и еще на всякий случай зацепив их ногой.

Ничего не происходило. Она ждала. Ее оранжевая рубашка отчего-то стала мокрой. Поглядев на свою левую руку, она увидела осколок розовато-желтой кости, выглядывающий из открытого перелома, и сочившуюся из раны кровь. Корделия неловко стянула с себя рубашку и обмотала ею руку, чтобы остановить кровотечение. Давление пробудило боль. Она попыталась позвать на помощь - чисто ради эксперимента. Камера наверняка должна быть под наблюдением.

Никто не пришел. Следующие несколько часов разнообразила свой эксперимент, пробуя то кричать, то убеждать, то колотить в дверь и стены здоровой рукой, а то просто сидела на койке, плача от боли. Сила тяжести и свет выключались еще несколько раз. Наконец она испытала знакомое ощущение, словно бы ее внутренности макнули в банку с клеем - признак перехода через пространственно-временной туннель; после этого никакой болтанки больше не наблюдалось.

Дверь камеры распахнулась настолько неожиданно, что потрясенная Корделия отпрянула, стукнувшись об стену головой. Но это оказался лейтенант, возглавлявший охрану гауптвахты, с одним из медиков. У лейтенанта на лбу багровела шишка размером с куриное яйцо; медик выглядел вконец измученным.

- Второй по тяжести случай, - сказал лейтенант фельдшеру. - После этого можете просто обойти все камеры по порядку.

Бледная и слишком усталая, чтобы разговаривать, Корделия молча развернула руку для осмотра и перевязки. Медику, при всем его профессионализме, недоставало деликатности главного хирурга. Она едва не потеряла сознание, прежде чем ей наложили пластик.

Новых признаков атаки не было. Через отверстие в стене ей была доставлена свежая тюремная пижама. Спустя два пайка Корделия ощутила очередной нуль-переход. Мысли ее непрерывно крутились в колесе страхов; засыпая, она видела сны, и все они были кошмарами.

Наконец объявился лейтенант Иллиан, которому вместе с одним из охранников выпало сопровождать ее. Обрадовавшись при виде знакомого лица, она едва не расцеловала его. Вместо этого она застенчиво откашлялась и спросила (как она надеялась, достаточно небрежным тоном):

- Коммодор Форкосиган не пострадал во время атаки?

Его брови поехали вверх, и он бросил на нее любопытно-озадаченный взгляд.

- Нет, конечно.

Конечно. Конечно. Это «конечно» подразумевало, что он не получил ни царапины. На глаза навернулись слезы облегчения, которые она попыталась скрыть под маской холодного профессионального интереса.

- Куда вы меня забираете? - полюбопытствовала она, когда они вышли с гауптвахты и зашагали по коридору.

- На катер. Вас переправляют в лагерь для военнопленных на планете - поживете там, пока будут идти переговоры об обмене пленными. А потом вас отправят домой.

- Домой! А как же война?

- Закончилась.

- Закончилась! - Она попыталась освоиться с этой мыслью. - Закончилась. Вот это скорость. Почему же эскобарцы не развивают свой успех?

- Не могут. Мы запечатали нуль-переход.

- Запечатали? Не блокировали?

Он кивнул.

- Как, черт побери, можно запечатать туннель?

- В некотором смысле это очень старая идея. Брандеры.

- Как это?

- Посылаете корабль в туннель и аннигилируете его в средней точке между выходами. Возникает резонанс, и в течение нескольких недель просочиться через туннель будет невозможно. До тех пор, пока колебания не утихнут.

Корделия присвистнула. - Ловко… и почему мы до этого не додумались? А как вы спасаете пилота?

- Может, поэтому и не додумались. Мы его не спасаем.

- Боже… ну и смерть. - В ее воображении мгновенно возникла яркая и отчетливая картина.

- Они были добровольцами.

Корделия ошеломленно покачала головой:

- Только барраярцы… - Она решила подыскать менее пугающую тему для разговора. - А много у вас военнопленных?