Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Мысленно Свен помянул ётуну мать. Но в голосе Вито звучала такая страстная убежденность в важности того, что ее волновало, что он не смог отмахнуться и стал одеваться. Мать твердила, что Вито сейчас нельзя обижать – как будто он когда-нибудь ее обижал! Порой она, конечно, дулась, хотя он не мог взять в толк из-за чего; это свойственно всем женам, особенно молодым, а мужчине в причинах их обид не разобраться и за двадцать гривен, но все же Свен старался быть с нею помягче. Ради нее самой и ради будущего сына. Ради этого сына, что будет приходиться внуком ободритскому князю, он и привез себе невесту из такой дали, из самого Велиграда, и три года ждал, пока она подрастет и станет годиться в жены. И вот когда она готовилась наконец исполнить самое главное дело молодой жены, Свен не хотел ее огорчать.

Вито привела его на огороды, сейчас уже пустые, где меж застывших гряд хрустели под ногами остатки вялой ботвы. Просторный двор для сыновей Альмунд поставил за старым валом Хольмгарда, где позади хозяйской избы и клетей было место для огородов. Возле плетня Вито своими руками посадила весной молоденькую яблоньку. Почему-то она считала это очень важным и нередко рассказывала ему, как сны о деревьях, яблонях и яблоках связаны со здоровьем домочадцев, рождениями и смертями. Когда весной Свен привез свои печальные вести, Вито рассказывала сквозь слезы, что видела сон, предвещавший смерть Годо. Но не смогла сразу его разгадать: смысл вещих снов умеют понять заранее лишь вещие люди, а обычным послание богов становится ясно после того, как все случится.

– Посмотри!

Вито остановилась возле плетня, у дальнего края гряд, и гордо выпрямилась, как будто показывала диво дивное. Свен поначалу не увидел ничего. Ну, засохшие гряды. Плетень. Вялые листья под ногами. И что?

– На яблоню смотри!

Свен саму-то яблоню не сразу увидел – высотой ему по грудь, та почти сливалась с жердями плетня.

– Да как же ты не видишь! Цветок!

Проследив глазами за указующей рукой супруги, Свен наконец увидел. На верхней ветке тоненькой яблоньки сидел довольно крупный цветок – белый, с легким розовым отсветом на краях пяти лепестков, загнутых внутрь, будто просящие ладошки, с золотистыми тычинками. Всего один. Это было странно – не знаток деревьев, Свен однако помнил, что яблони обычно цветут очень густо. И не накануне первых снегопадов.

– Ты понимаешь, какое это чудо! Уже почти зима, а моя яблоня взяла и расцвела! Она еще слишком молодая, чтобы давать яблоки, а значит…

Свен перевел взгляд на Вито, и ему вдруг бросилось в глаза сходство ее лица с этим цветком – такая же бело-розовая, нежная, светящаяся среди мрачного утра предзимья.

– Ну, она… облетит же.

– Ну и что? Конечно, яблока мы не дождемся, но это знак! Ты понимаешь – это боги дают нам знак, что у нас… у меня… – По новой привычке Вито положила руку на живот, тогда еще почти не заметный под шубой. – Что у него…

Она хотела намекнуть, что чудо цветущей на краю зимы слишком молодой яблони обещает счастье будущему чаду, но боялась сказать об этом вслух. Она стала очень чувствительна к приметам и оберегам, боялась лишнего слова и лишнего шага, избегая сглаза, и мать ее в этом поддерживала. А Свен подумал о другом: сама Вито со своим драгоценным бременем под куньей шубой была как эта яблоня с цветком посреди серо-бурой осенней земли.

– Ой! – Вдруг Вито вытаращила глаза и покачнулась.

Глаза ее расширились, на лице возникло изумление. Свен невольно подался к ней, и она схватила его за руку.

– Что с тобой?

– Он… – Вторую руку Вито все прижимала к животу. – Он… он там шевелится! Я чувствую! О…

Она закрыла глаза, потом опять открыла, и под пеленой слез потрясения ее светло-серые глаза сияли ярче звезд.

– Это его душа! – Взгляд Вито с обожанием и трепетом обратился к цветку. – Она… пришла!

Свен знал: плод начинает шевелиться, когда в него вселяется душа. Наверное, срок тому подошел. Его наполняло смешанное чувство: смущение, волнение, как будто он случайно увидел нечто важное, священное, но не предназначенное для его глаз. И подумалось: а ведь тот неведомый сын, о котором он стал думать, едва разобравшись, что за добычу послали ему боги войны, из неясной мысли, из далекого ожидания прямо вот сейчас становится уже почти настоящим человеком.

Они стояли, прижавшись друг другу, возле яблони с ее единственным цветком, и, поверх головы Вито глядя на яблоню, Свен отчетливо понимал: их тут уже трое.

… Этот третий появится на белый свет в самом конце зимы – мать так высчитала. Стало быть, если Свен хочет сразу его увидеть, ему нужно вернуться домой через три месяца. Сейчас, когда миновал «новый йоль» и селения вокруг Хольмгарда с размахом отметили Карачун, дружине Олава пришла пора отправляться в дань – по землям словен, чуди и мери. Три месяца – самый малый срок, в который можно совершить обычный обход по Мерянской реке до Силверволла, до Арки-Варежа – мерянской столицы на Неро-озере – и обратно. А случись где какая задержка – и дитя появится без него. Его не уговоришь подождать.

– Но пусть бы туда поехал один Велерад! – упрашивала Вито, когда в начале зимы Олав стал обсуждать с дружиной предстоящие дела. – Для него это подходящее дело, ведь там сидит его тесть! Он им родич, они будут рады, если он им расскажет, как тут поживают Илетай и дети! Тебе они куда меньше обрадуются!

– Допряма так, – подавляя вздох, согласился Свен. – Мне они куда меньше обрадуются… и совсем не обрадуются, если правду сказать. Но в тех краях… нужна крепкая рука. Велько им родич – он не сможет, если вдруг что случится…

– Что случится? – Вито широко раскрыла глаза. – Там ведь не будет никакой войны?

– Нет. Никакой войны я не жду. – Свен не собирался ее пугать, тем более что и правда могло обойтись. – Но, понимаешь, чтобы войны точно не было, они должны увидеть меня!

Вито вздохнула и промолчала. Она не понимала, что происходит – никто ей ничего не объяснял и в ее присутствии мужчины эти дела не обсуждали, – но верила: там, где будет Свен, все пойдет по его воле. Он такой. Он и раньше был сильным человеком, умеющим подчинять, а после похода прошлой зимы, когда он привез в Хольмгард немало серебра и дорогих вещей, полон и скот, а еще горшок с прахом погребального костра своего старшего брата Годреда, он словно одеревенел душой. Ему было двадцать пять, но ощущение силы и зрелости, как телесной, так и душевной, делало лишним подсчет его лет. Не сказать чтобы он стал мрачным, злобным, грустным или молчаливым. На вид он остался почти прежним, но Вито чувствовала, что где-то в глубине его души образовалось нечто твердое. Некий камень, которым он закрыл источник боли, но и радость сквозь этот заслон с трудом находила путь в его сердце.

Но все изменится, твердила себе Вито, изменится, когда родится дитя. Этот кусок льда в его душе растает, когда он увидит своего сына. И больше всего на свете – кроме того чтобы сын родился живым, здоровым и чтобы ей самой не пришлось заплатить за него жизнью, – ей хотелось, чтобы Свен был в это время дома и смог взять ребенка на руки, сразу, как только его обмоют и завернут в отцовскую рубаху.

– Но ты же постараешься? – молила она, когда Свен уже стоял возле коня, а первые сани обоза тронулись от ворот Хольмгарда по дороге на Мсту. – Ты же будешь стараться успеть к Марогонам домой?

– Я буду стараться! – спокойно и терпеливо повторял Свен, держа ее руки в варежках своей голой рукой. – Очень стараться. Ни единого лишнего дня не задержусь. Жди. Привезу тебе куниц, лис, и этих забавных звеняшек мерянских.

– Он будет с ними играть! – с усилием улыбнулась Вито.

– Не скучай! – Свен поцеловал ее в последний раз, прижал ее голову к своей груди, потом отошел и поднялся в седло.

Вито прижала к груди руки, только что обнимавшие его, будто стараясь сохранить это ощущение. Она еще помнила запах его волос и кожи, вкус его поцелуя, но вот все это ушло, и с каждым мгновением его черный овчинный кожух удаляется…

Так уже было. В ту первую зиму, когда он только привез ее сюда – ей тогда было всего