Компиляция. Введение в патологическую антропологию - Энди Фокстейл

— Не может быть! Мы же там в первую очередь искали!

— Хуево искали, по ходу. Или же он хорошо прятался. С него станется, он же — Архимед…

— Бежим к нему скорее!!!

Архимед встречает орду своих сограждан с видимым неудовольствием. Свое жилище он сегодня действительно не покидал. Трудился в тайной своей мастерской. Кроме него о ее существовании никто не знает и даже заподозрить не может, что хитроумный механик, прекрасно знающий геометрию, искушенный в архитектуре, самолично открывший кое-какие законы оптики и и проникший в суть парадоксов оптического восприятия оттяпал у пространства изрядный кусок сицилийской землицы. Оттяпал и спрятал у всех на виду. Обнаружить его проделку можно, лишь поднявшись над Сиракузами на высоту птичьего полета, однако печальный пример Икара мало кого побуждает освоить прикладное воздухоплавание. Нет, есть, конечно и такие. Приходил тут давеча один, умолял: «Сконструируй мне крылья, Архимед, озолочу тебя!» Сконструировать — говно вопрос, изготовить — тоже, да только палиться-то зачем?… Архимед отрицательно качает головой. «Да как же?» — возмущается стремящийся в небо — «Тебе что, слабо?» «Мне-то? — отвечает Архимед — Мне-то раз плюнуть. Материалы нужны особые, редкие!» «Только скажи, какие? Все добуду!» «А-а, ну, тогда другой базар. Тогда слушай и запоминай: всякую птицу поднимает в воздух живая сила, заключенная в ее перьях. Ощипай птицу — и черта с два она у тебя полетит. Но и само перо без птицы летать не может. Это как два взаимозависимых узла одного агрегата, усёк?» «Усёк, — кивает посетитель — Но причем тут это? Мне практика нужна, а не теория!» «Чудак-человек!» — усмехается Архимед — «Кто ж тебя без теоретической подготовки к полетам-то допустит? Ладно, твои трудности… Слушай дальше: есть на свете всего лишь одна птица, подъемная сила которой заключена не в перьях, а в особом летательном пузыре, расположенном у нее под желудком. Эта тварь всегда летает. Хоть ощипай ее, хоть вообще шкуру живьем сдери. А если извлечь из нее пузырь, то и он полетит сам собой. Вот этот-то пузырь нам и нужен.» «И где мне искать эту птицу?» «Хороший вопрос. Ступай на юг. Дойдешь до края земли, увидишь море. Поплывешь по морю, встретишь огромный остров, скованный льдами. Среди этих льдов и обитает птица, зовущаяся пингвин. Забери у нее пузырь, принеси мне и будет тебе счастье. То есть, крылья.» «Ну, так что, я пошел?» «Топай-топай!». Воодушевленный посетитель уходит.

«Санкта симплисита!» — вздыхает Архимед — «Надо же на такой дешевый развод купиться! Пингвины — не летают, раз! Антарктида еще не открыта, два! А что касается летательного пузыря — мыслишка не плоха! Вот как мир переверну, так сразу и займусь. Назову, скажем, монгольфьер.»

— Что бузим? — спрашивает Архимед горожан.

— Так ведь римляне у ворот! — отвечают горожане.

— А я вам что, блядь, министр обороны?! — звереет ученый — Супергерой из комиксов?! Стивен Сигал вам, да?! Мне 75 лет, мать вашу! Армия где?!

— Так распустили… — растеряно говорят горожане.

— Один вопрос: на хрена?…

— Ты же сам говорил, что самое страшное и могущественное оружие — это твой разум и что с тобой не пропадем. Вот мы и решили, чего дармоедов кормить?…

— Вот вы лоси… — Архимед обескураженно разводит руками — А если б я помер невзначай?

— Так ведь не помер же…

— Что ж с вами делать? — озадачивается Архимед — Не бросать же на произвол судьбы… Короче, ноги в руки и все блестящее, что найдете, сюда тащите!

— Зачем, Архимед?

— А вот это вас колыхать не должно! Делайте, что сказано! Лучемет буду строить. А-а, что я вам объясняю?! Все равно не поймете! Кыш отсюда!

И вот римская флотилия, так и не вошед в гавань, костеря на чем свет божественное провидение, весело полыхает, словно салемские ведьмы на кострах линчевателей.

История — вообще редкостная прошмандовка. Этот постулат не нужно ни доказывать, ни обосновывать. Это аксиома. Достоверность того или иного события, произошедшего когда-то давно, априори вызывает сомнения. Любой исторический факт можно считать условно истинным, лишь покуда живы его свидетели. Чем их больше — тем полней и объемнее картина, тем реальней ее масштаб. По мере вымирания очевидцев степень доверия к их рассказам неумолимо снижается. Таков парадокс однозначности свершившегося — отчетливые следы предопределения с течением времени умело заметаются лисьим хвостом субъективных допущений. Свидетели вымирают, зато стремительно множатся ряды всевозможных исследователей и трактователей. Каждый из них привносит в желеобразный сумбур исторической науки свою версию предпосылок и последствий, разжижая и без того водянистый мозг старушки Клио. Какую из них считать максимально приближенной к действительности, определяется только общественным договором, который сам по себе не может существовать сколь бы то ни было серьезный срок, будучи раздираем со всех сторон клыкастыми челюстями всевозможных конъюнктур. Таким образом, любая наукообразная срань, какой бы абсурдной она ни была, с точки зрения статистики ничуть не менее убедительна, нежели любая из концепций, пользующихся на данный конкретный момент времени общественным признанием.

Считается, что Архимед был убит римским солдатом, одним из тех счастливчиков, кто не сгорел заживо на подожженных архимедовым лучом галерах, кого не пришибло каменное ядро, выпущенное из архимедовых катапульт, кто пережил долгую изнурительную осаду, приведшую в конце концов к падению Сиракуз. Однако, правда заключается в том, что пока Архимед был жив, ни один вооруженный римлянин не ступил на улицы его родного города. Что, тем не менее, не отменяет факта насильственной смерти античного энциклопедиста.

Марк Клавдий Марцелл, римский консул и потомок тезоименитого основателя плебейской ветви блудного семени Клавдиев, носил чужое имя. На самом деле оно принадлежало его старшему брату, отказавшемуся в его пользу от первородства. Марцеллов традиционно интересовало военное дело, интересовала власть и все, что с ней связано. Но Марк Клавдий пошел не в породу. Упражнениям с оружием и прочим здоровым, приличествующим его происхождению забавам он предпочитал занятие низменное. Его увлекала инженерия, точно какого-нибудь презренного ремесленника. Сам он не видел в нем ничего постыдного и когда встал серьезный вопрос о том, кто продолжит семейный политический бизнес Марцеллов и унаследует их состояние, Марк Клавдий, не задумываясь и минуты, отказался и от имени своего, и от наследства. Благо, младший братец с колыбели проявлял все те задатки, которые считались в их роду главными достоинствами. Гордость, строптивость, высокомерие, холодный расчетливый ум и небрежение к боли. В основном, к чужой. Но и к своей, если такая случалась, он также относился с брезгливым презрением. Образец римлянина и властителя. Ему было предопределено стать диктатором и он им станет. Позже.

А его старший брат теперь живет своей недостойной жизнью и вполне ею счастлив. Он еще молод и жаден до знаний. Он перенимает опыт у римских ученых. Он не считает зазорным общаться с рабами, занятыми в строительных работах и даже среди них умудряется находить себе учителей. Он делает немалые успехи. Придумывает системы подъемных блоков для возведения высоких зданий, изобретает насос для заполнения акведуков водой. Вскоре он впитывает в себя все те знания, которые только можно получить в Риме. Но этого ему мало. Он чувствует, что может познать больше и подняться выше. Но не знает, как. Проходят годы и он узнает, что в городе Сиракузы, колонии изнеженных и переживающих упадок своей цивилизации эллинов, живет великий человек, чей технический гений превзошел все пределы человеческих возможностей. Марцелл отправляется в Сиракузы и поступает к Архимеду в ученики. Ученичество продолжается много лет. Постепенно Марцелл становится подмастерьем Архимеда, его правой рукой. О лучшей доле он и мечтать не мог. Свет личности мастера затмевает в его глазах свет всех небесных светил, вместе взятых. Мастер — человек сложный. Порою он бывает безудержно весел, разгулен и похотлив, словно переевший корня мандрагоры Сатир, порою молчалив и угрюм. Иногда он и вовсе куда-то надолго исчезает, а потом появляется, будто из ниоткуда, с ворохом чертежей новой диковинной машины или рукописью очередного ученого трактата. Марцелл подозревает, что мастер не до конца впускает его в свой мир, но это его особо не тревожит. Может быть… Когда-нибудь… А нет, так и нет.

«Когда-нибудь» все-таки однажды наступает. Римляне осаждают Сиракузы. Горожане относятся к осаде снисходительно. Внутри крепостной стены достаточно съестных припасов, чтобы продержаться хоть несколько лет. Ежедневно Архимед придумывает какое-нибудь новое смертоносное оружие, наносящее осаждающим значительный ущерб. Горожане развлекаются, смеха ради безнаказанно отстреливая врага. «Пусть Рим присылает побольше когорт, а то этих надолго не хватит! Заскучаем!» — шутят они. В один из дней осады Архимед призывает Марцелла к себе. «Пойдем со мной, — говорит он — Кой-чего покажу!» Архимед подводит Марцелла к одной из стен своего жилища, сложенной из отшлифованных мраморных плит. Легко прикасается к одной из них и, о, чудо! — стена раздвигается, образуя дверной проем. За проемом — обширное помещение, которого Марцелл прежде никогда не видел.