Наш Современник, 2005 № 02 - Журнал «Наш современник»

«Честнейшее дело» жизни писателя

Вспомним: в тяжелейшем для нас 1942 году, когда немецко-фашистские войска дошли до берегов Волги у Сталинграда, в журнале «Звезда» был напечатан рассказ Лескова «Железная воля». В нём на примере «волевого» и «целеустремлённого» немца Пекторалиса, приехавшего в Россию, чтобы когда-нибудь стать «господином для других», показано, что иноземцам в конечном счёте не удастся «произвести в России большие захваты» даже при наличии своей «железной воли», что русская воля в конце концов превозможет иностранную. В следующем, 1943 году был опубликован целый сборник повестей и рассказов Лескова, включавший и такие изумительные произведения, как «Очарованный странник», «Левша» — о людях с русской волей, «прямых и надёжных». Это были герои, милые его сердцу.

Но писатель сумел показать и совсем других персонажей — отрицателей-«нетерпеливцев» с их «стремлением к развенчиванию всего некогда венчанного», традиционно-народного, людей, которые несли не животворный дух патриотизма, а дух «шаткости», нигилизма, что и в мирное время может принести России большие беды.

Поразительна точность прогноза: всё то, о чём мы сегодня с болью говорим — о попытках «смены» духовных координат народа, — может твориться не иначе как с помощью наследников тех самых нигилистов, «нетерпеливцев», с которыми Лесков боролся 30 лет — всю писательскую жизнь, работая, по его же словам, «в поте лица и в нытье мозга костей своих». «Иногда я сам не знаю, — признавался Лесков на закате дней, — что имеет большее значение: мои ли „праведники“… христиане… или моё „Некуда“, написанное молодым человеком, со свойственным возрасту увлечением и бескорыстием». Между тем антинигилистические романы Лескова до сих пор замалчиваются (и до сих пор не востребованы в должной мере в школе — даже в качестве дополнительного чтения), так же как и лесковские произведения о подвижниках, людях «горячих к добру и разумеющих дух своего народа» — главном противодействии нигилистическому разгулу. А за ними (будь то хоть одна повесть классика «по выбору», как обозначено в школьной программе) стоит у Лескова всегда животрепещущая проблема религиозного, нравственного просвещения и возвышения народа.

Ещё во время возникновения в середине ХIХ века нигилистического движения в России у писателя, обладавшего даром «островидения», возникли опасения, что оно принесёт России великие беды. Поэтому Лесков был по сути первым в русской литературе, кто столь решительно и бескомпромиссно выступил против него в 1860-е годы в романе «Некуда», развенчав опасные утопии приверженцев нигилизма. Нигилисты, эти «нетерпеливцы», намеревались как можно скорее осуществить авантюристический «прорыв» в «светлое будущее» и тем самым «осчастливить» народ. Всех несогласных с этими утопическими затеями ожидала печальная участь. Нигилистам было неважно, сколько жертв будет принесено во имя их «бездушных идолов». Бесноватый герой романа «Некуда» Бычков по этому поводу разглагольствовал так: «Залить кровью Россию, перерезать всё, что к штанам карман пришило. Ну, пятьсот тысяч, ну, миллион, ну, пять миллионов… Ну что ж такое? Пять миллионов вырезать, зато пятьдесят пять останется и будут счастливы» (цифра, напомним, знакомая нам и сегодня).

Не менее колоритна фигура ещё одного нигилиста, Белоярцева, пытающегося создать ячейки социального «рая» до времени революционного переворота. Это — искуснейший демагог, захребетник, честолюбец и интриган. Сладкими речами, «гражданскими воздыханиями» и посулами ему удаётся вовлечь в некую коммуну (которая была наречена «Домом Согласия») несколько доверчивых, неискушённых молодых людей для совместного проживания и работы. Ведь задачу-то он ставит перед ними вроде бы благородную: «Разбуждение слепотствующего общества живым примером в возможности правильной организации труда без антрепренёров-капиталистов». Однако вскоре выясняется, что в «Доме Согласия» согласием и не пахнет. Эта ячейка «осмысленного русского быта» оказалась типично бюрократическим учреждением, где всем верховодил и командовал Белоярцев и где одни члены общины, не работающие, но всем заправляющие «дармоеды и объедалы» (которые «работой лишь изредка пошаливали») жили за счёт других, тружеников и обладателей некоторых средств — «простяков и подаруев». Жертвой этой утопической затеи стала и ищущая смысла в жизни, терзаемая сомнениями героиня романа Лиза Бахарева. Она отреклась от патриархального быта в семейном поместье, но не нашла искомого и в «Доме Согласия» — и оказалась в тупике. Дальше-то идти было «некуда»… В романе таких персонажей, как Лиза Бахарева, мятущихся, ищущих правильной дороги в жизни и всё же в итоге не находящих её, несколько… К этим колеблющимся, добросовестно заблуждающимся, что ли, «чистым нигилистам» Лесков относится с пониманием. Ведь нигилизм не вытравил ещё из их души всех добрых человеческих задатков… Но писатель трезво видит, как такие люди вольно или невольно могут стать орудием в руках эксплуатирующих их нигилистических главарей.

Лесков показал опасность этих последних, нигилистов-шарлатанов, заражающих иных нетвёрдых духом людей неверием, отрицанием традиционных норм, нравственных идеалов. По словам современника, единомышленника Лескова (сказанным уже несколько лет спустя после выхода «Некуда»), нигилизм вёл к «полной распоясанности нравов по убеждению… Идеи, разносимые нигилизмом… решительно ничего от человека не требовали, ни к чему не обязывали и только льстили всякой разнузданности его посягательств, возводили эту разнузданность чуть ли не в священный догмат». Совершенно безнравственна в сущности своей выведенная нигилистами «формула личного счастья»: «как можно больше удовольствий и как можно меньше страданий — не для всех, а для себя…» Кажется, что сущность разных белоярцевых — это именно «всестороннее отрицание без всякого противоположения». Их нигилизм не говорил, что надо; он говорил: «ничего не надо… кроме брюха». Был таким образом заявлен новый общественный тип — человека-хищника.

В образах Бычкова, Арапова, Белоярцева Лесков показал, до каких крайностей могут дойти иные нигилисты-радикалы, эта, по словам писателя, «человеческая накипь». Это были те, кто стоит вне «своей колеи» истории, кто отвергает под флагом призрачных социальных теорий, заносимых далёкими западными ветрами, всё прошлое России.

Все симпатии автора «Некуда» на стороне молодого героя его, доктора Розанова. Пока обитатели коммуны балуются опытами по искусственному оплодотворению на кроликах*, доктор спасает людей, считая, что без конкретных дел все абстрактные «гуманные теории — вздор, ахинея и ложь». Презирая всю «тлень и грязь» жизни, он, человек почвенный, убеждён: нужно постепенное обновление — безо всяких ломок и перестроек.

Те же помыслы движут и ещё одним действующим лицом романа (не главным, но принципиально важным), которого автор противопоставляет тем деятелям, что возжелали «облагодетельствовать» мужика несбыточным и «мутоврят народ тот туда, тот сюда, а сами, ей-право… дороги никуда не знают». Это сын деревенского богача из крестьян Лука Масленников, который печётся не только и не столько о себе, но — о близких, о деревне родной, где отстраивает то школу ремесленную, то больничку, то пожарную команду заводит, и там, глядишь, всё у него «закипит». (Этот тип «нового человека», «постепеновца» был менее всего понят и осмыслен, искажался и просто замалчивался.)

Ведь и сам Лесков считал себя «постепеновцем» в противоположность радикалам-нигилистам, он ратовал за поступательное, эволюционное совершенствование общества путем реформ. Реформ не насильственных, не грабительских, не гибельных для народа, не ломающих, а учитывающих вековой уклад жизни. И образцом тут для него были мудрые государственные акты Александра II, и прежде всего освобождение крестьян от крепостной зависимости, вдохнувшие в Россию новые силы после ее тяжкого поражения в Крымской войне 1854–1855 годов**. Недаром писатель не снимал с руки кольцо с александритом — камнем, названным в честь царя-освободителя.

Мечтая о расцвете русской культуры и образования, науки и промышленности, Лесков восхищался не только народными умельцами-самородками с их «мелкоскопическими» изобретениями («Левша»), но и выдающимися открытиями русских учёных-естествоиспытателей. Приветствовал он и «хождение в науку» наших соотечественниц (которые считались тогда самыми образованными в Европе благодаря своей деятельности — в педагогике и медицине). Вместе с тем, заметим, Лесков не принимал нигилисток-прогрессисток, повторяя: «Нам добрые жёны и добрые матери нужны. В них нуждается Россия более, чем в гениальных министрах и генералах. Наша страна такова, что она семьёю крепка»… Лесков не идеализировал народ, не ставил его «на ходули», трезво смотрел на его недостатки, нередко подтрунивая над ними, но за этим всегда стояла горячая любовь к своей «мягкосердечной Руси». К нашему «умному и доброму народу», в среде которого он и находил любимых своих героев, воплощавших лучшие черты народного характера.