Лотос - Дженнифер Хартманн

окутывают нас, когда она наклоняется ближе, делая поцелуй еще глубже.

Мой рот инстинктивно приоткрывается, и тогда ее язык нежно проникает внутрь. Я ошеломлен ощущением, которое испытываю, когда ее язык касается моего. Этого достаточно, чтобы вырвать стон из глубины моего горла и вцепиться руками в изгибы ее тела. Мной овладевает желание, и мой язык начинает взаимодействовать с ее языком так, как будто я раньше делал это тысячу раз.

Руки Сидни находят мою шею, ее власть надо мной усиливается с каждой секундой. Ее таз прижат к моему, и, конечно же, она чувствует, какой эффект оказывает на меня. Я не могу не задаться вопросом, ощущает ли она подобное, – и как только эта мысль появляется в моей голове, из Сидни вырываются стоны наслаждения, делающие ее более неторопливой и смелой.

Это не похоже на игру или урок. А кажется чем-то первобытным, животным.

Как и должно быть.

Когда она отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, я едва даю ей это сделать. Моя правая рука обхватывает ее спину и скользит вверх по позвоночнику, замирая на затылке и путаясь в волосах. Я снова притягиваю ее к себе, наши рты сливаются с неистовой силой, мое тело пылает. Наши языки продолжают переплетаться, когда Сидни сжимает в кулаке воротник моей рубашки. Больше скрипов, больше рук, больше толчков, больше стонов.

Больше, больше, больше.

Она прикусывает мою нижнюю губу зубами, и мои бедра подрагивают.

– Оливер… – Сидни снова отстраняется, ровно настолько, чтобы прошептать имя в мои губы. Мы тяжело дышим, напряженность момента почти осязаема. – Мы должны остановиться.

Я почти не слышу ее. Я хочу пробовать ее на вкус дольше, глубже, целиком. Но просьба, наконец, доходит до меня, просачиваясь в мои уши и перекрывая бешено колотящееся сердце.

– Да, – хриплю я, и это больше походит на болезненный вздох. – Хорошо.

Ничто внутри меня не хочет останавливаться, но я ослабляю хватку на ее шее, моя рука скользит вниз по ее спине и ложится на мое колено.

Наши глаза встречаются, и я вижу влюбленный блеск в ее глазах, отражающий мой собственный.

Пальцы Сидни скользят вниз по моей груди, затем ее лоб прижимается к моему.

– Черт возьми, Оливер. – Улыбка изгибает ее припухшие, искусанные и розовые губы. – У тебя талант.

– Правда?

– Эм, да. Ты уверен, что не делал этого раньше? – поддразнивает она, сморщив свой носик-пуговку. Ее глаза теперь мерцают, заменяя похоть.

Неужели мне это только почудилось?

Я убираю левую руку с ее талии, так как боюсь, что если не отпущу сейчас, то не отпущу никогда.

– Я и не подозревал, что это будет так.

– На что это было похоже?

У меня все еще кружится голова, мысли роятся и перемешиваются. Я никогда раньше не испытывал ничего подобного, так что мне не с чем сравнить. Но я все равно стараюсь объяснить свои ощущения как можно точно:

– Как будто каждая звезда в галактике упала на Землю и заползла мне под кожу.

Оглушительная тишина воцаряется между нами, и я задаюсь вопросом, правильно ли сумел подобрать слова.

Но затем улыбка Сидни становится еще шире, освещая ее лицо подобно лунному лучу. Кажется, будто мои губы были усеяны звездами, и она собрала их для того, чтобы теперь сохранить для себя.

В итоге она наклоняется ко мне, чтобы в последний раз поцеловать меня в лоб, а затем слезает с колен.

Я скучаю по ее теплу, как по солнечному свету.

Сидни садится рядом со мной на диван и берет мою дрожащую руку в свои ладони. Она прижимается щекой к моему плечу и шепчет:

– Это самое лучшее описание.

Глава 13

Сидни

Я облажалась.

Мне не следовало целовать его.

Прошло почти сорок восемь часов с тех пор, как я оседлала своего лучшего друга детства на диване в гостиной. И я до сих пор помню каждую развратную секунду.

В частности моя вагина помнит.

Я так облажалась.

Я потратила день на то, чтобы закончить проекты и привести в порядок свой гардероб. Это хорошо отвлекло меня от воспоминаний об умелом языке Оливера.

Затем пришло время принять душ и придумать планы на вечер, раз уж сегодня я не работаю в клубе.

Мой мобильный телефон жужжит на комоде, и я хватаю его буквально в тот момент, когда стягиваю с себя испачканную краской майку.

Клем: Привет, шлюшка.

Я: Здорово, потаскушка.

Клем: Поппи сегодня вечером с Нейтом. Ты работаешь?

Идеально.

Я: Не-а. «Ромовые Бегуны» и сожаления?

Клем: ДА-А-А. Давай прямо сейчас решим, какие дерьмовые жизненные проблемы мы будем заливать алкоголем сегодня вечером. Ты первая.

Я: Я поцеловала Оливера.

Наступает долгая, драматическая пауза, заставляющая мои внутренности скручиваться от беспокойства.

Клем: Обдумываю.

Проклятие. Впиваясь глазами в экран телефона, я падаю спиной на кровать в лифчике и спортивных шортах, ожидая неизбежной лекции.

Клем: Ладно, я не могу это переварить. Пожалуйста, поподробнее.

Я: Дружище, все очевидно. Наши губы и языки соприкоснулись. И мне это понравилось гораздо больше, чем я рассчитывала. Он попросил меня научить его целоваться, но, как выяснилось, он точно не нуждался в указаниях. Теперь я волнуюсь, что наши отношения изменятся в худшую сторону из-за этого.: (

Клем: Черт. Это так горячо.

Я: От тебя никакой помощи.

Клем: Мы обсудим подробнее сегодня вечером. Я сейчас ухожу, чтобы отвезти Поппи. Люблю тебя-я-я.

Я посылаю ей смайлик с поцелуем как раз в тот момент, когда раздается звонок в дверь.

Оу. Майка снова оказывается на мне, и я трусцой спускаюсь по лестнице, приглаживая волосы.

Меня совсем не шокирует то, что за дверью находится Оливер, – скорее то, что он одет в темные шорты для бега и в сексуальную белую футболку, которая подчеркивает его мышцы. От этого мое сердце начинает биться чаще.

А затем я воспламеняюсь, когда замечаю в его руке цветок.

– Привет, – приветствует он с очаровательной улыбкой и ямочками на щеках.

Я моргаю.

– Ух… чтоб меня…

Брови Оливера взлетают вверх, его щеки приобретают смущенный оттенок розового.

– Прошу прощения?

Качая головой и проклиная свой неуместный выбор слов, я приглашаю его в дом, сдувая прядь волос с глаз.

– Прости, я не имела в виду… черт возьми, что ты здесь делаешь? Что еще более важно, почему у тебя цветок?

– Он для тебя. Я бегал к озеру, где мы смотрели фейерверк, и там росли американские лотосы. Я подумал, что это будет уместно. – Он