Утро - Мехти Гусейн

Войдя в сводчатый зал мечети, все незнакомцы, как полагалось, сняли обувь, сложили шляпы и фуражки в стороне, и чинно уселись на ковре, подогнув под себя ноги. А высокий человек с черной бородкой даже поздоровался с послушником, приветствуя его по-азербайджански.

Мог ли послушник знать, что это Степан Шаумян?

Глава девятнадцатая

Глаза послушника слипались. Из того, что говорилось рядом, он не понимал ни слова. Задремывая от усталости, он закрывал глаза, и отяжелевшая голова его медленно опускалась книзу. Когда он упирался подбородком в грудь, корпус его подавался вперед, и, готовый свалиться, он просыпался и снова принимался за постылое чтение. Но дрема одолевала, и он ненадолго засыпал. Громко сказанное слово, возглас будили его, он озирался испуганными глазами. На его усталом лице было написано: "Когда же вы кончите свои разговоры? Неужели вы не хотите спать?" Если бы собравшиеся говорили не по-русски, а на понятном ему азербайджанском языке, и то послушник затруднился бы сказать, о чем шла речь. Так ему хотелось спать, и так он был далек от всего, что здесь обсуждалось.

Собравшиеся сидели пониже минбера - кафедры, с которой произносил свои проповеди мулла. Шаумян сидел лицом к послушнику. Напротив него занял место Джапаридзе, рядом с ним рабочий - нефтяник Аршак, по правую руку от которого расположился, почему-то очень хмурый сегодня, Смирнов.

Говорил армянин Аршак. Он плохо говорил по-русски, коверкал слова. Это был низенького роста, рыжий, с широким и открытым лбом молодой человек. Каждое слово он подкреплял кивком круглой наголо выбритой головы. Справа от Шаумяна сидел какой-то молодой русский рабочий, который нетерпеливо перебивал оратора и сердито, исподлобья поглядывал на него. Дальше сидел Азизбеков. Со своего места он хорошо видел послушника и его тщетные усилия разогнать сон. Наблю-д'ая, как тот, как говорится, клюет носом, Азизбеков невольно усмехнулся.

Спор разгорался.

Никому здесь не было дано права навязывать свое суждение другому. Но стоило после обсуждения договориться и принять решение, как оно уже считалось обязательным для всех. Сейчас, чтобы дать возможность всем высказаться, Шаумян по очереди предоставлял слово каждому из подпольщиков и призывал всех к терпению и спокойствию.

Казалось, он старался запомнить до мельчайших подробностей все, что говорил каждый, и, устремив взгляд своих голубых глаз, смотрел так спокойно и сосредоточенно, словно боялся вспугнуть мысль оратора. Шаумян всегда внимательно прислушивался к мнению каждого, так как считал, что почти из любого, на первый взгляд как будто несущественного факта или замечания можно сделать полезные выводы, ибо эти замечания и факты дают широкую возможность понять и осмыслить настроения рабочих. Чтобы правильно решить вопрос, вызвавший горячие споры, Степан Георгиевич с удивительным терпением наблюдал за разгоревшимися страстями.

Он только не давал людям отклоняться от сущности спора и незаметно снова направлял разговор по правильному руслу. Если кто-либо из ораторов, увлекшись, впадал в крайность, он слегка приподымал ладонь и с укором смотрел на говорившего.

Шаумян очень не любил, когда оратора сбивали какой-нибудь язвительной шуткой или неожиданными репликами. Он умел улавливать важное в речи ораторов и старался привлечь внимание товарищей к правильным положениям, которые высказывал выступавший.

- Внимание, внимание! Послушайте, товарищи! - советовал он, заставляя призадуматься. И как будто несущественное соображение вдруг прибретало в глазах присутствующих свой настоящий смысл.

Эту манеру вести заседания - деликатно и вместе с тем остро-принципиально и целеустремленно, отсекая все лишнее, демагогическое, обобщая факты и явления, - Шаумян перенял у Ленина, которого с первой же встречи на четвертом партийном съезде полюбил от всей души. Он не старался подражать ему внешне, а учился ленинской манере изучения действительности, умению глубоко проникать в сущность жизненных процессов и явлений.

И все же, как-то, Алеша Джапаридзе, который относился к Шаумяну с юношеской восторженностью, не постеснялся заметить:

- Степан, ты мастер вести заседания. Я знаю, ты учился у Ленина. Но ведь Ленин любит юмор. А Коба? Разве он не превращает смех в острейшее оружие, разящее врага? Ты же слишком рационалистичен. Когда люди смеются, они меньше устают...

Шаумян улыбнулся, покачал головой и полушутя, полусерьезно ответил:

- Ты, конечно, прав, Алеша. Но я, друг мой, хорошо знаю кавказский характер. Все равно, как ни сдерживай я вас, будете сыпать шутками и прибаутками. Их за глаза хватит, чтобы восполнить мою сухость...

Подпольщики любили пошутить. Шаумян был прав. Вот и сейчас Джапаридзе и Азизбеков, которым речь Аршака казалась соглашательской, начали поддевать его острыми шуточками.

- Уж не собрался ли ты породниться с самим Мухтаровым?

- Может быть, польстился на приданое его дочери? Знаешь ли, что она кривая?

Все засмеялись. Озадаченный оратор поднял глаза на шутников. На лбу у него выступили капельки пота. Но, делая вид, что шутки ему нипочем, он смущенно улыбнулся. Шаумян подавил готовый вырваться смех и пришел ему на помощь:

- Говори, Аршак. Обижаться на товарищей не стоит. Они шутят...

Аршак работал на промысле миллионера Муртаза Мухтарова. Зная, что хозяин сбещает улучшить условия труда на промысле, он готов был идти на известные уступки предпринимателям. Дело в том, что в последнее время между листком нефтепромышленников "Нефтяное дело" и большевистской газетой "Гудок" шла острая борьба. Чтобы покончить раз и навсегда с конфликтом, разразившимся между рабочими и нефтепромышленниками, и прийти к определенному соглашению, "Нефтяное дело" настаивало на созыве смешанного совещания представителей обеих сторон. А "Гудок" громил эту попытку, звал к бойкоту совещания, так как большевики считали, что в данных условиях оно нанесет вред развитию рабочего движения. Как видно, Аршак возлагал серьезные надежды на совещание и пытался склонить к этому товарищей.

- Не понимаю, - говорил Аршак, - зачем нам отказываться от собственной выгоды? С паршивой баран хоть шерсти клок!

Снова все засмеялись. На этот раз и Шаумян не сдержался и улыбнулся.

- Аршак, товарищи, не ахти какой знаток русского языка. Но мысли его весьма определенные. Я боюсь, что обещанные Мухтаровым "золотые горы" несколько ослепили его...

Растерянный Аршак вытащил из кармана клетчатый платок и вытер пот.

- Степан Георгиевич, - сказал он после недолгого раздумья, - я висказал свой мисль. Мы посылаем в думу своего депутата? Посылаем. Пачему? Патаму, што мы ведем свой политика там. - Аршак достал из кармана отпечатанную в типографии листовку. Это был "Наказ социал-демократическим депутатам третьей Государственной думы", написанный Сталиным и принятый на собрании уполномоченных от рабочей курии. Аршак был участником этого собрания. - Я сто раз читал это. В думе есть кадеты? Есть! Есть капиталисты? Есть. Есть помещики? Есть. Но пачему мы посылаем туда свой депутат? Патаму, што дума сейчас... - Аршак развернул листовку и прочитал строки, подчеркнутые красным карандашом: - "Наши депутаты должны неуклонно разоблачать в думе всю контрреволюционную сущность как помещичье-черносотенных партий, так и предательской либерально-монархической буржуазной партии кадетов..." Значит, там мы будем вести свой политика. Почему нам не вести той же политики с нефтепромышленниками?

- Дума - одно, совещание - другое! - бросил с места Азизбеков. - Ты прочти, что сказано дальше. Или дай, лучше я прочту. - Азизбеков взял у Аршака листовку и начал читать: "Наша фракция должна выяснять с думской трибуны всему народу... - Азизбеков подчеркнул: - всему народу всю истину относительно переживаемой революции. Она должна сказать народу во всеуслышание, что в России нет возможности мирным путей добиться освобождения народа, что единственный путь к свободе - это путь всенародной борьбы против царской власти". Отсюда ясно, что дума представляет собой ту трибуну, с которой можно говорить с народом. Но с кем мы будем -говорить на совещании рабочих и капиталистов? Собственный опыт подсказывает мне, что тут полумерами ничего не достигнешь. Кроме того, нам предлагают идти на соглашение с нефтепромышленниками сейчас, когда борьба против них не развернулась еще во всю ширь. Идти на соглашение с ними - значит, вместо недоверия, создать среди рабочих масс атмосферу доверия к промышленникам.

Говоря об этом, Азизбеков вспомнил выступление Кобы на заседании Бакинского комитета, в котором участвовали и Шаумян и Джапаридзе.

- Правильно! - подтвердил Алеша.

Степан Георгиевич подвел итог спору:

- Я думаю, что решение может быть только одно: вот статья, написанная для "Гудка", которая в ясных и простых выражениях раскрывает нашу большевистскую тактику в данном вопросе. - Шаумян развернул гранки статьи, набранной для следующего номера "Гудка". Громко, чтобы всем было слышно, он прочел ее заголовок: - "Надо бойкотировать совещание!" А из сказанного Ар-шаком получается, что на промыслах Мухтарова много сторонников совещания...