Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

никого не удивляют. У меня возник еще один интригующий вопрос: можно ли утверждать, что будь я мужчиной, то вмешалась бы в происходящее, а не стала прятаться в буфете? У меня нет на него ответа.

Диагноз Кезии сыграл роль и в том, что ей ни разу не предлагали пройти курс разговорной психотерапии. Когда в начале 1990-х годов, еще в подростковом возрасте, ее впервые попробовали лечить от параноидальной шизофрении, акцент был сделан на препараты, а не на средства психотерапии. Отчасти это было связано с тем, что в то время было широко распространено убеждение, будто применять психотерапию к пациентам, страдающим психозом, бессмысленно. Я столкнулась с этим во время работы с Габриэлем. Моя попытка применить к нему психотерапевтическую методику, исходя из мнения большинства специалистов, была не чем иным, как бесполезным расходованием и без того ограниченных ресурсов. К сожалению, вполне возможно, что в таких вещах играла свою роль и расовая дискриминация. Статистика говорит о том, что раньше в Соединенном Королевстве сеансы психотерапии при лечении пациентов с небелым цветом кожи использовались реже, чем при оказании помощи их белым товарищам по несчастью. Рада сказать, что сейчас ситуация несколько улучшилась, но сделать предстоит еще немало. Речь идет о системной проблеме, пустившей глубокие корни, неотъемлемой части ведомственного расизма в более широком понимании. Пациенты с небелым цветом кожи и сегодня продолжают подвергаться дискриминации в плане предоставления психотерапевтической помощи [27].

Этот случай был сложным еще и с этической точки зрения. Ведь меня попросили попытаться определить состояние пациентки скорее для того, чтобы избавить от беспокойства медиков, нежели для того, чтобы помочь больной. На тот момент мне еще не приходилось сталкиваться с подобными проблемами, хотя в дальнейшем такое случалось не раз. Морально мне было трудно приступить к работе с Кезией, в результате чего могла измениться оценка ее состояния другими специалистами. Мне следовало внимательно обдумывать каждый свой шаг. Именно это стало главной причиной того, что я устроила все таким образом, что мои действия должен был контролировать куратор. В то утро, когда я кружила вокруг больницы в поисках места для парковки, мне в голову пришла удивительная мысль: похоже, меня попросили поработать детективом, побыть одновременно психотерапевтом и Шерлоком Холмсом, или, грубо говоря, установить в сознании другого человека некое увеличительное стекло – как будто это было возможно.

* * *

– Я получила ваше письмо, – произнесла она тихим, низким голосом. В ее речи ощущался акцент, типичный для Южного Лондона, а также едва заметный оттенок говора, характерного для уроженцев стран Карибского бассейна.

Женщина протянула мне конверт с приглашением, который я ей недавно отправила. Выглядел он так, будто письмо из него много раз вынимали, перечитывали и клали обратно, сложив то так, то эдак. Я собралась ответить именно в тот момент, когда она снова открыла рот.

– Извините, извините, – сказала женщина.

Я попросила ее продолжать.

– Нет-нет, говорите вы, – пробормотала моя собеседница. Она явно стеснялась и не хотела показаться невежливой.

Я разразилась обычной для таких случаев речью, в которой поблагодарила ее за согласие встретиться со мной и в общих чертах рассказала о том, как будет проходить наша совместная работа. Мне показалось, что женщина слушала очень внимательно. При этом она то и дело слегка кивала – словно бы в знак того, что ей абсолютно все понятно. Но взгляд ее карих глаз не был ни на чем сфокусирован. Я поинтересовалась, известно ли ей, почему ее направили ко мне для проведения сеансов психотерапии. Она снова кивнула, на этот раз энергично, словно добросовестная студентка, которой известен правильный ответ.

– От меня хотят, чтобы я поговорила с вами о том, что сделала… но это было так давно. Я должна оставить все позади и продолжать жить дальше.

Я словно эхо повторила слова пациентки – отчасти для того, чтобы дать ей понять, что я ее слушаю, но еще и для того, чтобы самой убедиться, что правильно понимаю ее слова.

– Значит, вы должны оставить все это позади? – переспросила я.

– Ну да, позади – и жить дальше, – подтвердила женщина. – Но они хотят, чтобы сначала я с вами об этом поговорила. Знаете, это было десять лет назад. Почти ровно десять лет назад.

Я припомнила дату, когда Кезия совершила преступление, – соответствующие документы я прочла совсем недавно – и поняла, что на текущей неделе действительно исполняется десять лет с того момента, когда это произошло.

Кезия опустила глаза. Проследив за ее взглядом, я поняла, что она смотрит на собственные руки, сложенные внизу живота. Когда я тоже взглянула на них, у меня почему-то возникла ассоциация с большим котом. Похоже, эта поза была для пациентки некой формой самоуспокоения. Я заверила ее, что в этот день мы вовсе не обязаны говорить о ее преступлении. Женщина подняла голову, явно сбитая с толку.

– Но, доктор, я думала, они хотят именно этого.

В этих словах явно чувствовалось желание угодить, и я сразу вспомнила загадочную фразу Мэри, заявившей, что Кезия – образцовая пациентка. Я предложила Кезии поговорить со мной о том, о чем ей уже доводилось разговаривать с другими врачами. Ответ был выдержан в том же духе, что и предыдущие фразы моей собеседницы:

– Я была психически больная и потому сделала то, что сделала. Мне сказали, что я не виновата и все дело в моей болезни, но мне надо принимать лекарство. Тогда мне станет лучше и я смогу оставить позади все, что случилось, и жить дальше. – Тут пациентка сделала небольшую паузу, а затем осведомилась: – Ну что, этого достаточно? Я думаю, от меня хотят, чтобы я поговорила о Марке, ведь так?

Я подумала, что упоминание Кезией ее жертвы – очень интересная вещь, но решила пока перевести разговор на другую тему. Еще во время обучения и стажировки я методом проб и ошибок, а также благодаря советам супервайзеров пришла к выводу, что торопиться начинать серьезный разговор о преступлении, совершенном вашим собеседником, контрпродуктивно, даже если он сам о нем упомянул. Важно было первым делом наладить контакт с Кезией, а потому я предложила поговорить о ее жизни в больнице и о том, что ее интересовало помимо ежедневной больничной рутины.

Она рассказала, что посещает уроки трудотерапии в больничном образовательном центре, и сообщила о том, что заключила в рамки несколько картинок, чтобы их можно было выставить на продажу в больничном магазинчике. Я узнала, что ей нравится регулярно ходить в часовню и что там она несколько раз общалась со священником. Услышав об этом, я вспомнила, что мне говорили о набожности Кезии и о том, что вся ее семья –