Последний шанс Гесса 2 - Нани Кроноцкая

class="p1">Мой приказ был жестоким, не допускал возражений и не оставлял места для снисхождения. Зориан потерял сознание. Его глаза закатились, обнажив белки, и он рухнул на пол, как подкошенный. Тело мужчины неловко сложилось.

В тишине раздавался лишь гул, доносящийся откуда-то снизу. Я тяжело дышала, не отрывая глаз от него. Руки тряслись, а внутри остро чувствовалась зияющая пустота.

Все это время Гесс неподвижно сидел на своем месте. Его взгляд был устремлен на меня с неизменной сосредоточенностью и спокойствием. Но я ясно видела, как белки его глаз постепенно заполняла непроглядная тьма, открывая его истинную природу. И бездонную глубину.

Как же я себя ненавижу.

– Сядь. Нам нужно серьезно поговорить. Поскольку свидетелей нет, я могу не тратить силы на долгие мысленные беседы. Они мне неприятны и ощутимо выматывают.Напарник молча кивнул на плоский камень рядом с собой.

Я, измученная до предела, едва удержалась на ногах и опустилась на указанное место. Камень оказался холодным и шершавым. Внутри всё кипело, требуя выхода, действия. Мести, расплаты. Если бы Гесс приказал мне: «Брось пленника и уходи», я бы немедленно подчинилась, не задумываясь ни на секунду и не возражая. Кажется, я была даже готова его застрелить. Прямо здесь. Я хочу навсегда избавиться от присутствия человека, который так коварно меня предал.

– Почему тебе его не жалко теперь? – спросил он наконец, и его голос прозвучал глухо, едва перекрывая шум станции.Как будто читая меня, Гесс выдержал длинную паузу. Только сверлил меня чёрным взглядом, словно пытаясь взглянуть прямо в душу.

Вопрос застал меня врасплох. Я попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Почему? Потому что он негодяй! Он мне лгал!

Детский лепет, а не аргументы.

– Он ведь не изменился, – продолжил Гесс, его пальцы медленно постукивали по колену. – Ничуть. Так почему час назад ты его жалела, а теперь готова сбросить в пропасть? Что же произошло?

Его голос был едва слышен, но каждое слово оставляло неизгладимый след в моём сознании, словно его выжигали лучом плазмы.

– Ты выдумала ему романтическую историю искупления. – Медленно произнёс Гесс. – Красивую сказку. А он оказался другим. И надежд твоих не оправдал. Верно?

Я сжала кулаки, но возразить ему было нечего. Это здесь сказанное было правдой.

– Ты получила власть, – его голос стал еще тише, еще страшнее. Гесс откинулся назад, прислонившись затылком к стене, и устремил взгляд на закопченный свод сломанной балки. – Власть над сознанием человека. И тут же воспользовалась ею, чтобы судить и карать. Сначала вскрыла, как консервную банку, а потом выбросила, как надоевшую куклу. – Он опустил взгляд на меня. – Кто позволил тебе быть судьей? Палачом? И чем, скажи, ты лучше автора этой игры?

От прямого вопроса у меня дыхание перехватило. Я не такая! Я не он! Но произнести это вслух не смогла. Потому что в какой-то миг я ощутила то самое яркое, острое удовольствие.

Наслаждение всемогуществом, возможностью вершить свой личный суд.

– Посмотри на него, – Гесс кивнул в сторону неподвижного тела. – В чем он, по-твоему, виноват? В том, что выживал, как умел? Продукт уродливой системы. Самой жестокой из всех возможных. Рабская психология – это не трусость. Это инстинкт. Выжить любой ценой в мире, где ты – товар. Где каждый сам за себя.

– Ты ждала от него чести воина, а наш пленник с пеленок знает только закон клетки. Он не видел другого. Однажды я был свидетелем ужасной сцены на одном из виталитовых приисков, где рабы, доведенные до отчаяния, вцепились друг в друга из-за черствого куска хлеба, покрытого плесенью. – Он рассказывал совершенно спокойно, без лишних эмоций, как будто читал доклад. – Они разорвали друг друга, хотя знали, что надсмотрщик все равно отнимет этот хлеб и у победителя. Они не могли иначе. Крошечный эпизод. А за пределами рамок законов Империи происходят вещи, которые тебе сложно даже представить. Подумай, Си. Нашего пленника продали ребенком. Он видел все это. Другого не знает. Ему нельзя верить. На него опасно рассчитывать. Зориан с нами до тех пор, пока мы для него – лучший выбор. И только. Но наказывать его за то, кем его сделала жизнь… – Гесс впервые повысил голос, но всего на полтона, и это прозвучало громоподобно, – по-настоящему бесчеловечно.Гесс помолчал, давая впитать все им сказанное. Затем он медленно наклонился ко мне, и его голос зазвучал почти с жалостью.

Стыд терзал меня. Я физически ощущала, как он сжигает меня, в душе оставляя лишь пепел. Не могла смотреть в глаза Гессу. Впервые за всё время нашего знакомства он произнёс сразу так много слов. Мне хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, сгореть. Я готова была расплакаться от осознания собственной жестокости, глупой, детской наивности, своего внезапного и ужасающего сходства с теми, кого так ненавидела.

Гесс не пытался меня утешать. Его урок был окончен. Тяжело поднявшись на ноги, он оперся рукой о стену. Громко вздохнул, повернулся и пошел прочь, к выходу. В сумрак, где клубился пар и рокотала вода.

– Я посмотрю, можно ли здесь найти что-то полезное. Может, поймаю съедобное, – бросил он через плечо, стоя в проеме открытого люка, когда его голос уже терялся в грохоте падающей воды. – Оставайся здесь, жди меня и следи за датчиком. Ловчие пользовались портативными рациями, я услышал их звук. И присмотри за несчастным, он сейчас совершенно беспомощен. Только забери у него «Шершень». И подумай. Я постараюсь недолго.

Его шаги скоро затихли.

Я осталась одна. Медленно сползла с камня на холодный, влажный пол и обхватила колени руками, словно стараясь стать как можно меньше. Недоумённо разглядывала свои пальцы – тонкие, почти хрупкие на вид. Руки разумного человека, только что совершившего преступление. Причинившего боль человеку. Также грубо и так же безжалостно, как это делали прежде со мной.

Раскаянье наполняло меня, не оставляя места ни для чего другого. Растерянность. Пустота. Осознание пришло внезапно и было ошеломляющим: сила – это не только инструмент, но и огромная ответственность. И та тонкая, зыбкая черта, что отделяла меня от пиратов, от Кассия, от всех, кого я ненавидела, оказалась призрачной, воображаемой. Я сделала шаг и одним лишь движением мысли переступила её.

Я сидела в одиночестве, погруженная в свои размышления. Прямо передо мной, в тусклом свете аварийного освещения, лежало тело того, кого я не смогла, не хотела понять и, в итоге, сломала. Шум льющейся воды, доносившийся из открытого люка, который Гесс оставил открытым, звучал похоронным маршем по моим разрушенным мечтам и иллюзиям.

И, кажется, по нашим с едва только что зародившимся