Раб Наилон. Вкус свободы - Анна Жнец

— честно признался он. — Может… Может, не стоит? Подождем до родов?

— Не волнуйся, — улыбнулась Тэлли, возвращая руки мужа на свою налившуюся от беременности грудь.

— Ты уверена? А вдруг мы ему навредим?

— Все будет хорошо.

Они снова поцеловались.

Шаг за шагом влюбленные двигались в сторону постели, но их планам не суждено было сбыться.

Снаружи раздались крики:

— Скорее! Скорее! Нужна знахарка!

Внутрь ворвался запыхавшийся мужчина, весь измазанный кровью. Это был один из охотников, возглавивший отряд Газиза после его смерти. Тэлли бросилась к бедняге, пытаясь взглядом отыскать раны на его теле, но помощь требовалась другому человеку.

— Скорее, — мужчина схватил ее за плечи, оставив на коже красные следы. — Вождь! Он… На него напал рогач.

Глава 38

Рогачи — одни из самых злобных ящеров пустыни. Свое название они получили из-за огромного рога на носу. Специально на эту тварь никто не охотился, но, если отряд случайно встречал ее на своем пути, жертв было не избежать.

В этот раз беда настигла не простого человека, а вождя. Тот всегда сам добывал мясо для своей семьи и, как обычно, отправился на охоту, однако рядом с ущельем сверху, со скалы, на него внезапно спрыгнул рогач.

Тэлли как могла боролась за жизнь раненого, используя весь свой опыт знахарки, но мужчина истек кровью у нее на руках. Возможно, ей и удалось бы спасти беднягу, если бы не беременность. Ребенок тянул из матери силы, и Тэлли уже три месяца не могла колдовать. Похоже, она вынашивала будущего дха`ньян, как минимум — очень могущественного мага.

Тело покойного вождя на следующий день предали пустыне. В знак траура женщины повязали на головы черные платки, а мужчины состригли бороды. Весь вечер и всю ночь не смолкал ритуальный плач. Молодые девицы, которые несколько часов голосили по усопшему, утром за свои старания получили по хорошему куску бараньего мяса.

А потом, когда все положенные церемонии были соблюдены, жители клана Шао принялись выбирать себе нового лидера.

Наилон очень удивился, узнав, что власть по эту сторону Долины Мертвых не передается по наследству. Все решает испытание «Выносливости и духа». Из своей палатки он наблюдал за тем, как в землю в центре поселения, недалеко от колодцев, врывают деревянные столбы.

— Зачем это? — спросил он у Тэлли.

Столбы были высотой в два человеческих роста, а в поперечнике не больше локтя.

— Шаханвай — так называют того, кто претендует на место будущего вождя, — должен простоять на этом столбе двое суток. На одной ноге. Под жарким солнцем пустыни. Без воды и еды.

— И без сна, — содрогнулся Наилон, представив себе это безумие.

— И без сна, — согласилась Тэлли. — Ведь если он уснет, то потеряет равновесие и свалится вниз.

— И многие желают испытать свои силы?

— Не знаю. Воочию это испытание я буду наблюдать впервые.

На этом они закончили свой разговор, а спустя несколько дней вместе с другими любопытными явились поглазеть на смельчаков, что решили сразиться за звание вожака.

Стоял душный полдень. Толпа окружила площадь плотным кольцом. В поплывшем от жары воздухе висел громкий гомон. Люди шептались, гадая, кто придет к власти, и, может, даже волнуясь по этому поводу.

Один из высоких столбов превратили в солнечные часы, выложив вокруг него двадцать четыре крупных камня, которые должны были стать вехами времени. Когда тень от столба совершит два оборота по песчаному циферблату, испытание закончится. Того, кто его выдержит, признают новым вождем клана Шао.

— Кто считает себя достойным? — воскликнул аши Хариб, один из старейшин и великий маг дха`ньян. — Кто готов испытать свой дух?

— Я! — раздалось из толпы. Людское море расступилось, выпустив на площадь мужчину в одежде из белого хлопка. Широкие штаны, свободная туника с длинными рукавами, капюшон. Каждый кусочек тела этого человека был защищен от укусов безжалостного солнца. Когда великан обернулся, Наилон с неприязнью узнал в нем ши Дарая.

— Кто еще? — вопрошал старейшина.

Вдруг на краю зрения мелькнула тень. Кто-то подлетел к Наилону и резко развернул его к себе.

— Ты должен остановить его! — осело на лице чужое дыхание. С мольбой и паникой во взгляде на него смотрела Асаф. Ее огромный, раздавшийся живот прижался к его животу. — Отговори его! Он совершенно спятил!

— Кого я должен остановить? — опешил Наилон и неловко попытался отодвинуться от своей глубоко беременной подруги — уж очень смущала его такая близость.

И тут он все понял.

— Я! — пронесся над толпой голос Флоя. — Я готов испытать свой дух.

Ши Дарая народ приветствовал громкими криками одобрения — темного эльфа встретил гнетущей тишиной. Каждый под этим палящим солнцем понимал: если бы не дха`ньян, приручивший песчаного змея, никто не позволил бы чужаку бороться за власть. Но аши Наилона в клане Шао боялись до ужаса, а новый серокожий шаханвай был его другом. Недовольным ртам пришлось заткнуться.

Заламывая руки, Асаф с тревогой наблюдала за тем, как соперники лезут по столбам вверх, чтобы занять свое место на крошечном пятачке пространства, где им предстоит провести двое суток. Сорок восемь долгих, изнурительных часов.

— Дурачок, — качала она головой. — Это все его болезненное самолюбие. Как будто я этого не понимаю. Что бы он там ни говорил.

— А что он говорил? — спросила Тэлли.

— Что мы — иноземцы и наше положение в клане непрочное. Что в любой момент нас могут погнать прочь, но, если он станет новым вождем, можно будет не волноваться о своей судьбе. Можно подумать, кто-то теперь рискнет открыть против нас рот.

И она красноречиво покосилась в сторону Наилона.

Флой добрался до цели первым и застыл на верху столба в позе цапли, разведя руки в стороны для большего равновесия.

Полуденное солнце палило нещадно. Даже отсюда Асаф видела, как по лицу мужа струится пот. Оба шаханвай прикрыли головы капюшонами, а носы — липкими от сока листьями барханника.

— Мой срок уже подходит. Я так просила его не оставлять меня одну, — с обидой прошептала беременная женщина. — Говорила, что боюсь. Это ведь мой первый ребенок. И мне снятся дурные сны. А он…

Она громко фыркнула.

— Сны — лишь отражение наших мыслей, — попыталась успокоить ее Тэлли, но Асаф будто не слышала. Задрав голову, она со злостью и жалостью смотрела