Сирени горький аромат - Татьяна Аксинина

Карина отвечает, что купит мне весь магазин, если я захочу. Я улыбаюсь, я согласна заняться шопингом.

Мы садимся с Кариной в машину с шофером. Нас везут в центр в дорогой бутик. Мы вместе отбираем ворох одежды для примерки. Я с азартом копаюсь в этих тряпках. После примерки, я обсуждаю каждую вещь с Кариной. Иногда мы долго спорим, прикидываем разные варианты, иногда соглашаемся сразу. Бедные продавщицы с ног сбились, угождая привередливой покупательнице – мне. Часа через два-три, увешанные пакетами, мы снова садимся в машину. Вижу, что Карина устала.

– А теперь едем в «Гигант Молл». Я там была на днях, видела бесподобные босоножки. Они как раз подойдут к новому брючному костюму. И кофточка одна была, просто прелесть. Давно о такой мечтала. Сплю и во сне вижу эту кофточку.

– Зачем так далеко ехать, может быть здесь, в центре, найдем что-то похожее? – робко предлагает Карина.

– Мы же на машине, полчаса – и там. Едем в «Гигант», – приказываю я шоферу. – Если ты не хочешь, то я одна могу поехать.

– Нет, поедем вместе, мне тоже интересно посмотреть, что ты выбрала.

Мы с Кариной входим в огромный торговый зал. Не зря этот магазин назвали «Гигант»: три этажа и несколько корпусов, связанных переходами. Я пытаюсь сориентироваться, в какой выход мне следует выйти, чтобы быстрее попасть на платную стоянку, где стоит моя машина. Кажется, сообразила. Осталось применить свой трюк с переодеванием. Сколько же раз я применяла его за последние две недели? Не важно. Главное, чтобы сейчас все получилось. И обязательно найти какие-то босоножки, которые подходят к новому брючному костюму. И ещё кофточку. С ней проще, подойдет любая.

Купив босоножки и кофточку, заявляю, что проголодалась, хочу перекусить в кафе. Карина категорически против перекуса в кафе. Она предлагает вернуться домой, где полно качественной еды на любой вкус, а вечером она лично приготовит для меня всё, что мне захочется.

С трудом уговариваю Карину посидеть в кафе. Ей не нравится еда в кафе. Я же набираю целый поднос еды, изображаю голодного волчонка.

– Я схожу в туалет. Ты пока посидишь с сумками? – Обращаюсь я к Карине и, не дав ей сказать ни слова, вскакиваю и иду к туалету. В туалете снимаю джинсовую курточку, натягиваю белую бейсболку, что лежала у меня в сумке. Волосы прячу под бейсболку и надеваю черные очки. Свою сумку ставлю в яркий пакет, туда же засовываю курточку, подворачиваю джинсы до колен и спокойно двигаюсь к выходу. На ходу пытаюсь дозвониться Ксюше. Она отвечает на мой вызов, но разбираю лишь отдельные слова. Афиша… Какая афиша? Что за связь! Ксюша настаивает, чтобы я сидела дома и немедленно выключила телефон. Телефон выключаю. У меня есть несколько минут, чтобы отъехать со стоянки, пока Карина не начнет меня искать.

Вот и всё, я трясусь по проселочной дороге. Еще полчаса – и выберусь на шоссе на Журавлево. А там ищите меня, как ветра в поле! Пусть думают, что я уехала в Боровое.

Наконец-то, Журавлёво. Быстро я домчалась. Машину оставляю в том же лесочке, где пряталась однажды. Набрасываю ветки, чтобы не заметили её с дороги. Бегом мчусь к своему дому. Замок висит на калитке, пусть висит. Открывать нельзя. Сбоку перелажу через забор. Больно ударила коленку, когда прыгала вниз. Ничего, до свадьбы заживет. Что это я, какая свадьба?

Никита удивленно смотрит на меня. Он хмурится.

– Что не здороваешься? Почему ты мне не позвонила?

– Извини, не до тебя.

Я забегаю в свою комнату. Мамина картина стоит на тумбочке у кровати. Я отгибаю скобки с тыльной стороны картины. Голубой конверт лежит между тканью и листком картона. Дрожащими руками открываю конверт. Три длинных локона лежат в конверте: темный, светлый и рыжеватый. И вырезанные из газет фото 3-х девушек. Брюнетка очень похожа на мою маму.

Господи, мой отец – маньяк! Это он убил тех девушек. Моя мама нашла его конверт. За это он убил её. Я прячу конверт снова в картину. Картину аккуратно ставлю на тумбочку. Так надежнее будет. Конверт не нашли до сих пор, значит, и сейчас не найдут.

– Никита, уходим немедленно. Они знают про этот дом и могут придти за нами сюда.

– Кто придет?

– Некогда объяснять. Вылезай в окно.

– А соседка? У неё музыка во дворе весь день играет.

– Попробуем огородом уйти. Травы много, может быть, не заметит. У меня машина в лесу спрятана.

Никита спускается первым, подхватывает меня у земли. Я морщусь от боли. Он наклоняется ко мне:

– Даша, что с тобой?

– Коленку зашибла, когда с забора прыгала.

– Какая ты у меня храбрая. Идти сможешь?

Он целует меня в волосы.

– Побежали!

Мы заворачиваем за угол дома и натыкаемся на Галину.

– Здрассти! – выдавливаю я из себя. – А это мой…

– Тише. Даша, Никита, они уже здесь. Одна машина в задах стоит, а другая перед вашим домом. Пошли ко мне, я вас спрячу. У меня вас не найдут.

Мы пригибаемся, идем осторожно за Галиной. Она отодвигает доску в заборе. Мы протискиваемся в узкую щель и оказываемся во дворе соседки. Моя больная нога подворачивается, Никита берет меня на руки и заносит в дом.

Галина заводит нас в кухню, открывает лаз в полу:

– Лезьте в подполье и сидите тихо, чтобы ни случилось. Вы поняли?

– А что такое подполье? – Спрашивает Никита. А я это знаю, и теперь мне понятно, откуда.

Без малейших колебаний я по скользким ступенькам начинаю спускаться в темноту. Галина торопит Никиту.

– Лезь быстро, пока они не пришли. Я половик на пол постелю, и стол передвину на крышку. Там ящики есть, на них сесть можно. Вот вам ватник. Холодно, но потерпите. Бог даст, пронесет.

Галина закрывает люк. Ничего не видно во тьме. Я слышу, как она двигает мебель в кухне. В полной темноте Никита обнимает меня и усаживает на что-то. Холодно-то как! Он садится рядом, и набрасывает на нас что-то большое и мягкое, ватник. Пахнет плесенью и сыростью. Я тесно прижимаюсь к нему, чтобы согреться.

– Как она узнала мое имя? – шепотом спрашивает он в самое моё ухо.

Я отвечаю так же тихо ему на ухо.

– Не знаю. Я ничего ей не говорила. Наверное, в новостях показали фото без парика.

– Зачем ты вернулась?

– Я догадалась, где мама спрятала конверт.

– Почему ты не звонила мне, я с ума сходил?

– Мне сказали… мне сказали, – впрочем, не важно, что сказали. – Главное, что я знаю, кто за всем этим