Обречен тобой (СИ) - Резник Юлия

Предсказуемо Мир сходу перехватывает инициативу. Зарывается в мои волосы пятерней, задает ритм. Черты его лица обостряются, а взгляд… Не знаю. Мне сложно расшифровать. Столько эмоций в нем намешано. Умножая их на мои, можно сдохнуть от передоза. Или все-таки выжить…

Он поднимает меня рывком. Целует в губы. И плевать ему, где они только что побывали. Предрассудки – это вообще не про Таруту.

– Спальня там?

– Да…

Под лопатками пружинит матрас, ноги машинально раздвигаются. Мир перекидывает ногу через мои колени, накрывает руками низ живота, так что большие пальцы соединяются под пупком, а остальные заходят на выпирающие косточки бедер.

– Что там уже у них есть?

– Все. Я с ними разговариваю.

Мир хмыкает. Наклоняется. Ведет носом по животу. Трется. Касается скользких складок между ног пальцами:

– Мы им точно не навредим?

– Просто не жести.

Опираясь на одну руку, Мир мягко в меня погружается. Вижу, как по мере продвижения вперед в его глазах густеет безумие. Я просила его не жестить, но у меня нет ни единой идеи, как самой не сорваться к черту. Тело до звона натянуто. Каждая мышца напряжена. Я рвано толкаюсь вперед. Он так мне нужен… Так нужен.

На глазах выступают слезы. Целую его жадно, отчаянно.

– Малышка, тормози. Ты все такая же мелкая…

– Не могу. Я не могу…

– А плачешь чего?

Пожимаю плечами. Как объяснить, что я чувствую? Вот просто – как?

– Я люблю тебя.

Люблю, Мир. Делай с этим что хочешь.

– Ты любишь наше прошлое. – Толчок. – Как видишь, в эту ловушку легко попасть.

– Уверен, что это ловушка? – выгибаюсь.

– Флешбэк. Ага. Фантомная любовь… Оказывается, и такое бывает.

– Ты тоже чувствуешь это?

Выгнувшись, подставляясь под очередной его удар, прижимаюсь губами к местечку за ухом. Знаю ведь, что это мощная эрогенная зона на его теле. И не прогадываю – Мир срывается, и становится совсем не до разговоров. Утробно выстанывая, подаюсь бедрами ему навстречу. Мы потные, разгоряченные и нуждающиеся.

– Давай, малышка, давай, ну что ты? – бормочет Тарута, вбиваясь в меня словно отбойным молотком. Слизываю повисшую у него на носу каплю пота. Мир тихо рычит и, сдаваясь, погружается во всю длину, чтобы кончить, и тем самым запускает мою собственную разрядку. Это так сильно, что меня будто током бьет от каждого прикосновения. Слезы накатывают, а любовь… огромная любовь к нему рвет на части душу.

Несколько минут нужно Миру, чтобы прийти в себя. Только потом он с меня скатывается, находит брюки и молча выходит из спальни. Мне страшно оставлять его одного, я боюсь мыслей, которые придут в излишне трезвую голову этого непростого мужчины, боюсь его выводов и решений. Однако я так же понимаю, как важно не мешать ему разобраться с тем, что сейчас произошло, в одиночку. И я лежу, будто приклеившись к влажным простыням, не понимая даже, сколько это длится. Успеваю задремать. Правда, когда Мир бесшумно возвращается, разбавляя витающие в спальне ароматы секса запахом сигарет, я все же просыпаюсь. И отчетливо слышу, как он собирает вещи, как шумит вода в ванной, и как за ним захлопывается дверь.

Но почему-то совершенно не верится, что он решил сбежать. Настолько это не в характере Таруты. А потом мысли возвращаются к смерти отца и предстоящим похоронам. Слез все так же нет. Есть тоска, и есть светлая радость, что будто чувствуя конечность отведенного нам времени, мы успели сказать друг другу главное.

Глава 23

– Так вы что, опять вместе? Твоему отцу это бы не понравилось.

– Что ж, тогда хорошо, что он этого не видит, – усмехаюсь я, выбираясь из-за стола. Наша соседка и жена одного из папиных сослуживцев по совместительству смотрит мне вслед, округлив глаза, но я давно уже не маленькая забитая девочка, чтобы молча терпеть по отношению к себе пассивную агрессию. Да и время для нее тетя Люда выбрала совершенно неподходящее – поминки. Я уж молчу про то, что ее вообще никак не касаются мои отношения с Тарутой.

– Вик, – окликает Мир, когда я нахожусь уже на полпути к выходу из столовой.

– Да?

– Пятый час. Пора возвращаться.

Оглядываюсь за спину. Народ, кажется, и не думает расходиться.

– Наверное, нужно подождать, когда все уйдут.

– Зачем?

А ведь и правда. Зачем оно мне надо?

– Так принято.

– Кем принято, Вик? Не выдумывай. Давай, я уже машину прогрел. Еще пять часов ехать, если не больше. Метет там кошмарно. – Мир, нахмурившись, машет рукой в сторону огромных окон, за которым и впрямь света белого не видно. Тут хоть бы вообще трассу не закрыли – он прав. А завтра уже тридцать первое, и неудивительно, что Мир хочет поскорее вернуться. Удивляет, что другие никуда не спешат.

– Ладно. Я только попрощаюсь.

Со дня смерти папы прошло двое суток. И как оказалось, этого времени совершенно недостаточно, чтобы осознать случившееся. Я будто в тумане все эти дни. Спасибо Миру, что он взял на себя организацию похорон – сама бы я, конечно, справилась, но мне даже представить сложно, скольких бы сил это стоило.

Натягиваю пуховик и плетусь через расчищенный солдатами двор к небольшой стоянке в тупике за казармой. Мир выходит из Ленд Крузера, чтобы открыть мне дверь. На нем красивая изумрудно-зеленая парка нараспашку. Наверное, он и на кладбище в ней был, а я не обратила внимания. Что еще прошло мимо моих глаз?

Прячу нос в вороте куртки, целиком сосредоточившись на Таруте. Он все так же энергичен, но углубившиеся заломы в углах губ выдают усталость. Жалея себя, я как-то совершенно забыла, что по моей вине и Мир переживает далеко на самый легкий период в жизни. Нормально ли это для человека, который утверждает, что любит? Такая моя любовь, выходит? Эгоистичная и потребительская? Я только беру, беру… А он? Как живет он? Чем? Кто его утешает? В ком он черпает силы? В Лене? Насколько Мир прав, говоря о том, что я люблю не его, а наше прошлое? Я же действительно ни черта о нем, настоящем, не знаю. Это правда, которая, впрочем, совсем не мешает моим чувствам крепнуть.

– Спасибо тебе за все.

– Ну хватит, я это тысячу раз слышал.

– И что? Ты, по правде, столько для меня сделал, а я… Я повела себя по отношению к тебе неблагодарно. Втянула в историю с изменой, в свои проблемы, – морщусь, как-то очень быстро устав перечислять. – В общем, я к тому, что тебе не стоит этого опасаться в будущем.

– На твоем месте я бы не зарекался.

Во-о-от! Значит, я была права. Миру я действительно в тягость. Он и трахнул меня из жалости – ничего больше за нашим сексом не стояло. Лишь жалость, да, приправленная изрядной долей ностальгии.

– А я, пожалуй, зарекусь, – усмехаюсь, очерчивая пальцами тоненькие дорожки, оставленные растаявшими снежинками. – Ты только будь счастлив, ладно?

Кажется, слышу, как почти в полной тишине салона скрипят его зубы. Что? Думает, я и тут давлю на жалость? Неудивительно. Он ведь тоже пока не понял, что я собой представляю по прошествии лет. А я не давлю, нет. Я просто многое переосмыслила. Смерть близкого вообще заставляет взглянуть под другим углом на давно вроде бы привычные вещи. Например, задуматься о том, что есть любовь. Настоящая любовь, а не то, что ею принято считать. Не показушная, не напускная…

– Прости меня, если что не так.

– Когда ты стала такой махровой манипуляторшей? – сощуривается Мир, стиснув челюсти.

– Думаешь, я тобой манипулирую? – невесело усмехаюсь.

– Так это выглядит.

– Нет, Мир. Ты, конечно, изменился, но не настолько, чтобы я поверила, будто это возможно. – Я выдерживаю его пристальный взгляд и отворачиваюсь, лишь когда он сам возвращает внимание на дорогу. – Ты рассказал Лене о нас?

Ситуация неприятная. Но нам надо разобраться с последствиями того, что случилось.

– Нет.

– И не рассказывай. Она не простит.

– А ты…

– Естественно, я тоже не буду! – в шоке от того, что он мог такое обо мне подумать, резко к нему оборачиваюсь.