Обречен тобой (СИ) - Резник Юлия

– М-м-м, – в блаженстве закатываю глаза, отправляя в рот первую порцию. Остро так, что выступаю слезы. Но до чего вку-у-усно, мамочки.

– Пожалуй, я от тебя отсяду, – комментирует увиденное Наташка.

– Зачем? – уточняю, прожевав.

– Да у тебя же сейчас огонь изо рта повалит!

– И дым из ноздрей, – киваю, соглашаясь. – Жесть как вкусно. Хочешь?

– Нет уж, спасибо. Обойдусь, – смеется в ответ подруга, утыкаясь в телефон.

– Что ты там ищешь?

– Гуглю расписание поездов.

– М-м-м, постой. Вот, на, – отдаю ей ключи от машины. – Не надо поездов. Возвращайся на моей.

– Ну да. Кто-то у нас теперь с личным водителем, – поигрывает бровями.

– Угу. Боже, как остро! Хочу еще…

Наедаюсь до отвала, рассказывая Егоровой о ночной переписке с Миром. Она соглашается с тем, что для всех будет лучше, если мы переведем отца на лечение в столицу. Видно, Наташку все же беспокоит то, как на нашем бизнесе отразится моя отлучка. Убеждаю ее, что в самом крайнем случае я вполне смогу работать и удаленно. Егорова, не скрывая облегчения, кивает.

После завтрака выхожу ее проводить. И, наконец, оставшись одна, открываю сообщение от Мира.

«А ведь неплохо звучит. Папочка», – вот что он отвечает на мое последнее сообщение. Перечитываю наш диалог еще раз. В сердце аритмия… Блин, надо завязывать так на него реагировать, но с тех пор, как я узнала о своей беременности, сделать это еще труднее. Ощущение, что мое сознание взяли под контроль неизменные инстинкты. Те инстинкты, которые заставляли древних доисторических самок зубами держаться за своего самца, потому что именно от него зависели их с ребенком шансы на выживание.

«Уже свыкаешься с этой мыслью?»

Ожидая водителя, усаживаюсь на диван в лобби. И бросаю взгляды то на экран смартфона, то на часы.

«Сегодня буду занят. Если что-то срочное – обращайся к Мише».

Это же означает «нет»? Ну да ладно.

«Хорошо. Спасибо за все».

Михаил спускается ровно к назначенному времени. Едем в больницу. Не давая себе раскиснуть, поглаживаю живот. Представляю, каким он станет огромным, гадаю, что буду чувствовать, когда дети начнут вертеться. Наверняка это какие-то совершенно потрясающие ощущения. Страшно подумать, сколь многого я бы себя лишила, если бы не рискнула. От нежности внутри будто бабочки шевелят крылышками.

– Миш, нужно в аптеку заехать, – спохватываюсь вдруг.

– Я уже все купил. Мирослав Игоревич еще ночью сбросил рецепт.

– Да-а-а? Он не говорил. Ну, спасибо тогда. И тебе, и ему.

– Ну его уж вы сами поблагодарите, – улыбается водитель глазами. А я отчего-то смущаюсь. Интересно, что он обо мне думает? Не может же он не знать, что Мир живет с другой. И не задаваться вопросом, кем ему прихожусь я, не может. Стыдно. И неловко. Хоть плачь. Я, наверное, кажусь ему бессовестной гадиной, которая лезет в чужую семью.

– Да, обязательно.

– Как вы себя чувствуете? Все нормально?

С чего вдруг такие вопросы? Выполняет указания Мира?

– Нормально, – пожимаю плечами. – Хочу, чтобы отцу поскорее стало лучше, и я могла бы вернуться домой, чтобы не создавать проблем ни тебе, ни Миру.

– Вот о чем вам точно не стоит волноваться.

Да? Ну, не знаю…

К счастью, небо в кои веки оказывается ко мне благосклонно, и к моему приезду отец приходит в себя. Мне даже разрешают ненадолго к нему зайти. Удивительно, но за минувшие годы он ничуть не постарел. В моих воспоминаниях отец вообще словно в одной поре всегда. Что менялось – так это только количество звезд на его погонах. И только.

– Привет, пап.

– Какие люди!

Ну, на другую реакцию я даже не надеялась. Если бы меня попросили описать отца одним словом, я бы сделала это словом «солдафон». Учитывая влияние отцовского отношения на формирование личности девочки, неудивительно, что мне пришлось приложить столько усилий, чтобы излечиться от детских травм и привитых им комплексов.

– Ты всех очень напугал.

– Что-то очень пугливые эти все, – гаркает, и я, клянусь, не знаю, как у него это получается сделать слабым, абсолютно безжизненным голосом. – А я ничего, Вик, как видишь, выкарабкался. Не дождутся.

– Так никто вроде и не ждет, – пожимаю плечами. – Пап, ты лучше отдыхай, поговорить мы и потом сможем.

– А ты, никак, решила задержаться?

– Если честно, как раз этого мне бы и не хотелось. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы переехать в столицу на время реабилитации?

– Естественно, отрицательно. Что я там забыл?

– По определенным причинам я не могу остаться с тобой здесь.

– Ну, так и вали. Чего ты вообще примчалась? Я что, маленький?

Улыбаюсь. Нет, я все же немного подзабыла, какой он, хотя и не ждала благодарностей. Это отрезвляет. И в то же самое время… Не знаю, я как будто, наконец, примиряюсь с осознанием, что он такой, и никогда уже не изменится. Мне остается лишь принять это и решить, хочу ли я продолжать наше общение.

– Ты мой отец. Я не могла остаться в стороне.

– Да плевать тебя на меня! Ты сколько не звонила?

– Лет пять, – пожимаю плечами. – Не думала, что тебе это нужно.

На этом нас прерывают. Отцу нужно отдыхать. В подвешенном состоянии проходят день и вечер. Я ужинаю, погода окончательно портится, и вместо того, чтобы прогуляться по городу, как планировала изначально, я провожу вечер в номере. Мир молчит, но из разговора с Мишей я понимаю, что тот регулярно докладывает ему ситуацию. Что ж… Так – значит, так. Я обещала не навязываться, и не буду.

Утром следующего дня со мной связывается врач. И настоятельно рекомендует подъехать для первого обследования. Разговор застает меня в коридоре больницы. Каково же мое удивление, что у него оказывается свидетель – мой отец.

– Привет, пап. А тебе разве можно вставать? – хлопаю глазами, с беспокойством обводя взглядом его сухую поджарую фигуру.

– Ты че – таки залетела?

– В моем возрасте «залет», пап, неподходящее слово, – усмехаюсь, подхватывая отца под локоть. – Я забеременела в результате полностью спланированной акции. Пойдем…

– Ну и какого хрена ты еще здесь?

– Я уже несколько дней задаюсь этим вопросом.

– Мне лучше, – ворчит. – Езжай, делай, что там тебе надо.

– Я бы все-таки хотела, чтобы ты поехал со мной.

– Вот мужик-то твой будет счастлив, когда ты меня притащишь.

– Ты будешь проходить реабилитацию в клинике. Он уже обо всем, кстати, договорился. А кроме того, я живу одна.

– В клинике? Платной, что ли? – останавливаемся на пороге палаты. – Стой, что значит – одна?

– Об этом не беспокойся. Финансовую сторону Мир возьмет на себя.

– Кто? Мир? Тарута, что ли? Ты опять с ним снюхалась?

В чем мы сходились с отцом – так это в мысли, что я ни в коем случае не должна связывать свою жизнь с военным. Уж не знаю, чем руководствовался папа, а я… Я – банальным страхом.

– Пап, мне давно не шестнадцать, я знаю, что делаю. Тебе не стоит об этом беспокоиться, поверь.

– Вижу я, как ты знаешь! Не могла найти мужика, который на тебе хотя бы женится? – сплевывает.

– Что тебя удивляет? Ты всегда думал, что я – полное недоразумение, – усмехаюсь, не испытывая ни-че-го, кроме сожаления, что он так ничего и не понял. – Приляг. С тебя правда хватит нагрузки на первый раз.

– Никогда я такого не говорил, – сводит брови отец.

– Ты просто забыл. Да и ладно. Я тебя прощаю, пап. За все, – поворачиваюсь к окну, ощущая необычайно острую потребность в этих словах. Пусть они гораздо важнее мне самой, чем ему. Какая разница? Я не хочу тащить в свою новую жизнь обиду.

– Ну, ты меня тоже тогда извини. Мне-то откуда знать, как девку воспитывать, да? Может, и наломал где дров.

А вот это для меня становится полной неожиданностью. На глазах выступают слезы, и картинка в окне мутнеет, будто кто-то занавесил обзор плотной целлофановой пленкой.

– Сейчас уже все хорошо. Укладывайся, пап. И подумай над моей просьбой. Так всем будет лучше. Зайду к тебе завтра.