Обречен тобой (СИ) - Резник Юлия

Врач что-то там говорит, внося новые и новые данные в протокол исследования, а мы с Миром, столкнувшись взглядами, все не можем их отвести. Как во сне, я поднимаю наши переплетенные руки и прижимаю к мокрой от слез щеке.

– Где кто, пока сказать сложно, но мы и так знаем, что будут мальчик и девочка, – подмигивает Нина Борисовна.

Смеюсь. Да, мы знаем. А значит, не видать нам гендер-пати. Ну и ладно. Сэкономим.

Боже, их действительно двое. Двое! Понятно, что я допускала такую возможность и раньше, но сейчас, когда все подтвердилось, вместе с безусловной радостью накатывает и безотчетный страх.

– Можете вставать. Салфетки на столике слева от вас.

Когда мы с Миром выходим, зажав в руках кучу бумажек, на улице становится еще холоднее. Ветер воет, заставляя тревожно поскрипывать и гнуться уснувшие до весны деревья, где-то нетерпеливо гудят клаксоны, и вся эта мешанина звуков становится слишком большим испытанием для моих ощетинившихся нервов. Хочется спрятаться, чтобы в тишине переварить случившееся.

– Вик, давай я тебя подвезу? – предлагает Мир, бросая быстрый взгляд на часы, оплетающие массивным браслетом его запястье. А ведь я хочу побыть с ним подольше, да, но побыть наедине, а не в компании засевшей в его голове Лены и своей вины.

– Я в порядке, Мир. Доберусь сама. Но за предложение спасибо. И отдельно спасибо за то, что пришел.

Я отворачиваюсь и неспешно распахиваю дверь, чтобы не дай бог не увидеть мелькнувшего в его глазах облегчения. Не хочу знать, что я ему в тягость. Сейчас – нет. Я впервые увидела наших малявочек, услышала, как бьются их крохотные сердечки – ничто меня теперь не переубедит, что моя гордость этого стоила. Вообще всего стоила, да. Я бы и теперь на что угодно пошла ради этих маленьких человечков. У которых есть зубки и пальчики.

Пусть он возвращается к Лене. Пусть…

И пусть она чувствует себя третьей лишней. А не я.

Почему-то я уверена, что именно сегодня иначе не получится. Мне трудно представить, что засыпая, Мир не будет вспоминать нас. И это гораздо лучше, чем если бы он вспоминал Лену, сидя у меня на кухне.

Дом встречает тишиной и слабым ароматом моего парфюма. Ни то, ни другое сейчас меня не устраивает. Я запускаю стирку, набираю Наташку и, болтая с ней по громкой, замешиваю тесто на пирог. Смех и аромат доходящей в духовке шарлотки мне приходятся по душе гораздо больше.

Следующие несколько недель проходят примерно так же. День я провожу в офисе, регулярно навещаю отца, а вечером что-то готовлю, украшаю дом к Новому году, и зависаю в группах, посвященных родительству. С удивлением понимаю, что работа с психологом, разбор собственных травм здорово подковали меня в вопросах воспитания. Если о беременности я не знаю практически ничего, то о том, как не вырастить ребенка невротиком, запросто могу написать диссертацию. И эта подкованность практически полностью успокаивает мои страхи. Не знаю, как сейчас, по прошествии времени, со своими страхами справляется Мир, но что я не дам ему наломать дров – теперь вообще не вызывает сомнений. Меня охватывает сытая благость. Даже отсутствие в моей жизни Мира в какой-то момент перестает подтачивать мой хребет. Я просто стараюсь заниматься своей жизнью и меньше думать о его. Только жаль, что мне никогда не съесть в одиночку все, что я готовлю…

А еще у меня появляется новое развлечение. Опасаясь что-либо покупать детям заранее, я развлекаюсь тем, что захламляю корзину на маркетплейсе всевозможными детскими товарами. В списке отложенного есть все – начиная от манежика и коляски, заканчивая игрушками и одеждой. Даже хорошо, что мне это все нужно в двойном размере, иначе, думаю, мы и половины бы не успели надеть. Это какое-то проклятье. Зависимость. Я действительно в этом нуждаюсь. Только вижу очередную миленькую вещицу, как рука тянется ее купить. И это у меня – в общем-то, равнодушного к шопингу человека! Я порой даже на работе срываюсь – откладываю дела, чтобы полюбоваться новинками и, естественно, откладываю себе...

Наверное, можно запросто утверждать, что я счастлива. Беременность протекает без проблем. Отец идет на поправку... И хоть нельзя сказать, что в наших отношениях все гладко, мы впервые в жизни стараемся друг друга понять. В последний мой визит отец и вовсе огорошил меня новостью о том, что он подумывает согласиться на работу на военной кафедре одного из столичных ВУЗов. Зная его нелюбовь к столице, я, конечно, не могу не предложить ему обдумать это решение еще раз.

– Отца у детей, как я понимаю, не будет, – отрезает папа. – Так что не лишай их еще и деда!

Отголосками юношеского максимализма во мне вспыхивает протест. Орать хочется! Во-первых, о том, что отец у моих детей будет, несмотря ни на что. А во-вторых… Во-вторых, о том, что я такого деда и близко не подпущу к своим детям, чтобы он еще и им не испортил жизнь. Но я сдерживаюсь. Сдерживаюсь, с трепетом понимая, что так коряво отец выражает любовь и поддержку. Мне даже кажется, будто он сам страдает от того, что не знает, как сделать это по-человечески. И потому, вздохнув, я лишь спрашиваю:

– Ну, а жить ты где будешь?

– Не переживай. К тебе напрашиваться не стану.

Смешно, но ведь так он тоже вроде как оберегает мои границы и право на частную жизнь.

Откинувшись в кресле, устало растираю глаза. Сегодня у нас в компании намечается корпоратив. Звоню отцу, чтобы напомнить о том, что сегодня меня ждать не стоит. В ответ тот бурчит, что не страдает склерозом и все запоминает с первого раза. Папа – такой папа.

– Ладно. Тогда до завтра.

– Ага. Дочка…

– М-м-м? – переспрашиваю, просовывая ноги в красивые замшевые сапожки.

– Я тебя, это… люблю, Вика.

– Я тебя тоже, пап, – шепчу растерянно в трубку.

– Ну все, пока.

– Ага.

Неверяще смотрю на зашедшийся короткими гудками телефон. Горло перехватывает спазм, в носу печет от слез…

– Блин, Вик! Я думала, ты уже в ресторане!

– Нет, – трясу головой. – А ты почему не там?

– Потому что кое-кто закрывал год, – закатывает глаза Егорова. – Ладно, поедем вместе. Главное, чтобы без нас не начали. Кстати, хорошо выглядишь.

– Спасибо.

– Даже живота нет. Ты точно носишь двойню?

– Сто процентов, – смеюсь. – Не завидуй, поедем уже.

Помня о том, какие обычно пробки перед праздниками в центре, для корпоратива мы выбираем чайхану в спальном районе. Ценник там демократичный и вполне подъемный для такого небольшого бизнеса, как наш. А еще это место мне нравится своей простотой. Все же у нас с Егоровой трудятся преимущественно обычные работяги. В более пафосном месте они бы явно чувствовали себя не в своей тарелке. Тут же всем хорошо. Поддавшись настроению праздника, я даже на какое-то время забываю о взбудораживших меня признаниях отца. Если так подумать, он произнес что-то совершенно немыслимое. Чуть язык не сломал, бедняга, проталкивая слова сквозь спазм, с которым прожил всю жизнь.

– Ты чего загрустила? Только посмотри, как Никифоров выплясывает! – смеется Наташка. Я оборачиваюсь – танец нашего садовника и впрямь стоит внимания. Впервые за вечер достаю телефон, чтобы сделать парочку фото, и хмурюсь, увидев не отвеченные в журнале звонков, среди которых значится и номер папиного врача, и номер Мира. Ему я и перезваниваю.

– Ты где? – даже не поздоровавшись, рычит он.

– На корпоративе, – теряюсь.

– Адрес скинь. И попрощайся со всеми.

– Да все же только началось, Мир. У тебя что-то случилось?

– Не у меня. Это не телефонный разговор. Поговорим при встрече.

Наверное, он прав. Да… Сообщать плохие новости по телефону – идея не из лучших. Но я же, как бы не отупела, могу сложить два и два. Беспокойство Мира, звонок папиного лечащего…

– Мир, что-то с папой? – Молчание. – Мир!

Глава 22

Так нельзя. Это просто не по-человечески. Сначала давать надежду, вовсе не пустую, основанную на результатах обследования, отличных прогнозах врачей и отцовском цветущем виде, а потом так жестоко ее отнимать.