Сыграй на цитре - Джоан Хэ

Кончики пальцев горят от трения, и я стискиваю зубы, когда рождается звук.

Это будут крики солдат Миазмы, когда они сгорят заживо, скрежет ее джонок, треснувших по швам. Я ударяю ладонью по дереву цитры – один напряженный удар сердца, – а затем выбрасываю пальцы, обрывая крики.

Один корабль тонет. Другой загорается. Одна леди падает.

Поднимается другая.

Я добавляю к крикам мелодию, заставляю струны дрожать вибрато, в нем вся ненависть, гнев, печаль последних оставшихся в живых. Я надеюсь, что Миазма среди них. Я надеюсь, что она проживет достаточно долго, чтобы увидеть, как все ее усилия пойдут прахом.

Я надеюсь, она пожалеет, что когда-то недооценивала Жэнь.

Эмоции, стоящие за этой мыслью, пугают меня. Я принимаю это. Я никогда не играла на цитре для Жэнь; стратег – это не обычный артист. Теперь я играю для Миазмы, потому что я не ее стратег. Я здесь ради леди, которая не сварила бы человека живьем, даже если бы он ее предал. Я предала Жэнь.

Но она все равно верила в меня, без всякой причины.

Когда я заканчиваю, вся палуба замолкает. Даже пламя, потрескивающее в жаровнях, – тихие, слабые искры по сравнению с грядущей огненной бурей.

Миазма разрушает чары.

– Шедевр! Как ты назовешь эту песню?

Я склоняю голову.

– Я надеялась, что вы почтите ее своим названием.

Миазма на мгновение задумывается.

– Короткая песня для короткой битвы должна называться «Недолговечная».

Все хвалят это название. Поглощение еды и напитков возобновляется. Я думаю, что они могут оставаться бесчувственными ко всему, включая запах готовящейся плоти.

Я встаю из-за цитры.

– Подождите. – Мой аккомпаниатор тоже встает, его глаза блестят от благоговения. Обычно я бы прониклась, но сегодня это ничего для меня не значит.

– Восходящий Зефир. Вас также называют Тактиком Тислгейта, не так ли?

Тислгейт. На секунду меня захлестывают воспоминания об этом отшельническом городке. Цитрист подходит.

– Это не самое мое любимое прозвище, – наконец говорю я.

– Я Лу Пай. Как тебя назвали при рождении?

Смело с его стороны спрашивать.

– Тебе, Лу Пай, достаточно называть меня просто…

– Зефир, – произносит слишком знакомый голос, снимая прозвище прямо у меня с языка. – Вот ты где.

Вот ты где собственной персоной, я хочу сказать, но не могу, мой язык слишком заплетается.

Цитрист быстро кланяется.

– Мастер Ворон.

– А теперь можешь идти, – говорит Ворон, прежде чем схватить меня за локоть и увести прочь. Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, заметила ли нас Миазма, но она погружена в разговор со своими генералами.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, когда мы покидаем джонку и переходим на другую по прикрепленным доскам. Слуги и корабельные матросы кланяются, когда мы проходим мимо. Я пытаюсь высвободиться, но хватка Ворона железная. – Отпусти.

– Только если ты пообещаешь следовать за мной, – говорит Ворон, когда мы переходим на другую привязанную джонку.

– Что, если я желаю остаться?

– Ради чего? Лу Пая?

– Серьезно, Ворон? – Я упираюсь пятками и высвобождаю локоть. – Ты избегал меня несколько дней, а теперь появляешься без всяких объяснений.

– Мы стратеги. Нам не нужно ничего объяснять друг другу.

Его голос такой же скользкий, как в ту ночь, когда он оспаривал мое дезертирство, и я дрожу.

Но он больше не тянется к моему локтю.

– Не отставай, – говорит он, прежде чем пойти дальше.

Кто он такой, чтобы отдавать мне приказы?

И кем я становлюсь, подчиняясь им?

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я еще раз, когда мы спрыгиваем с последней джонки на скалистый берег.

Он не отвечает, и я сержусь.

Мы идем долго, очень долго, еще дольше из-за того, что я все еще плохо себя чувствую после того, как наелась козлятины. Ты ли тот, в кого попала стрела. Я смотрю на спину Ворона, когда он выходит вперед. Если ему и больно, он молчит. Если он и слабеет, то скрывает это. Все в нем – головоломка.

Не знаю, смогу ли я когда-нибудь устоять перед ним.

Ветер усиливается, разрывая мои мысли и проникая сквозь слишком тонкую одежду. Мои нелепо уложенные волосы летят мне в лицо, и я убираю пряди, пока мы карабкаемся по ряду выступающих скал, чтобы столкнуться с еще большим их количеством. Наклонные друг к другу, они создают идеальный воздушный туннель, который приводит мои волосы в совершенный беспорядок.

Внезапно Ворон останавливается.

– На что мы смотрим? – спрашиваю я его в спину. Мы находимся на нижней точке того, что кажется высохшим руслом реки. – Камни?

– Мы рассматриваем твой единственный способ побега.

Я смотрю на него, когда он лезет под плащ и вытаскивает виновника своего объема: спальный мешок, набитый припасами. Он вручает его мне.

– Отсюда до ближайшего города далеко, и я предполагаю, что ты знаешь, как охотиться и ставить ловушки. Тебе это понадобится.

– Я не понимаю.

– Я отпускаю тебя на свободу.

– Я совершенно счастлива там, где нахожусь.

– Зефир. – Он приближается, и я, по наитию, снимаю с него шляпу. Вот так мы встретились: лунный свет косо падал между нами, его лицо было слишком близко. – Я служу моей леди много лет. И буду служить до самой смерти. Но это мой выбор. Ты не знаешь Миазму. То, что ты видела сегодня вечером, – это только верхушка айсберга. Она открывает лучшее и худшее в человеке. У нее под крылом сотни людей, и все мы ее марионетки, которые стремятся перещеголять друг друга, просто чтобы угодить ей.

Он отстраняется, поднимает голову и смотрит на небо. Сегодня ясно, на скалы проливает свет серп луны.

– Вот почему я такой, какой я есть. Я не шутил, когда сказал, что мой кашель – это мое оружие. Это и оружие, и щит. Может, я – стратег Миазмы, но я не стою ничьего времени или внимания. Моя болезнь в конце концов расправится со мной, и кто-нибудь будет готов заменить меня.

Из всех вещей, которые Ворон сказал мне, это, возможно, самое правдивое. Признание без прикрас, обезоруживающее. Я не знаю, что ответить.

– Если такой человек, как ты, может выжить на Севере, то и я смогу.

– Я рад, что ты считаешь это выживанием. Но не я. – Ворон опускает взгляд, и, прежде чем я успеваю опомниться, он берет мои руки в свои. Я думала, что мои холодные, но у него ледяные. – Ты заслуживаешь того, чтобы жить.

Затем он отпускает меня и подталкивает вперед.

– Уходи.

Я уйду. Завтра я уйду. Я должна уйти. Но не сейчас. Мне нужно продержаться еще один день. Миазма ничего не сможет заподозрить.

– Вперед! – велит мне Ворон, когда я не двигаюсь.

– Я