Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу

была полна превосходных степеней, а вот наречий в ней явно не хватало. Неприятные события в жизни Виты были не очень плохими, а чудовищными и кошмарными. Так и у Банни с Ричардом отпуск или прибыльный день в лавке был не очень хорошим, а невероятным или божественным.

– Но тебе не очень понравилось бы, если бы я приготовила ужин, а потом жаловалась, что ты опоздал, – сказала она. Тебе не ощень понравилось бы, тебе не ощень понравилось бы, молча повторила я про себя; эта фраза была одной из моих любимых у Виты, не считая, конечно, ее фирменных бранных словечек. – А ведь ты можешь и вообще не прийти. Тебе бы это не очень понравилось, дорогой? – она говорила спокойно и улыбалась, но улыбалась натянуто и, скорее, бросала ему вызов, чем говорила ласково. Она поглаживала блестящий шрам на тыльной стороне кисти, словно гладила испуганную собачку. – Такая жена тебе не нужна, – заключила она, говоря больше сама с собой.

Ролло пригладил волосы и кивнул.

– Ты права, Ви, – спокойно ответил он. – Кто хочет еще выпить? – он потянулся за спину, взял с комода закупоренную бутылку и помахал ею в воздухе. Зеленое стекло слегка запылилось, словно кто-то аккуратно его припудрил. Бутылка выглядела старой, и мне показалось, что содержимое ее лучше не пить, а вылить. – Смотрите, что я достал! Если вы раньше меня не любили, теперь точно полюбите! – Ролло широко улыбнулся, как и все мы, услышав это абсурдное заявление, потому что не любить его было невозможно и для этого не нужны были ни уговоры, ни ухищрения.

Вита с Долли взяли винные бокалы из шеренги разнообразного хрусталя на столе. Рядом с моей тарелкой стоял стакан воды и бокал для шампанского, но другим ставили по меньшей мере четыре бокала, а иногда и пять. К счастью, Долли не допивала все, что ей наливали, только пробовала по чуть-чуть.

Наполнив бокалы, Ролло положил на мое плечо теплую ладонь и налил мне шампанского.

– Я знаю, что ты, как обычно, выберешь шампанское, Сандей, – проговорил он.

Они всегда подавали к ужину терпкое вино, которое я не могла пить, да и еда сама по себе была темной, с насыщенным вкусом. В том году я так и не начала пить вино, зато с каждой неделей мне становилось все легче пробовать странную еду, так как каждый пятничный ужин проходил по единому распорядку.

Ролло снова разносил закуски, и, когда дошло до меня, я указала на круглые блинчики с ломтиками лосося.

– Спасибо, вот это мне понравилось, – сказала я и подложила себе блинчиков. – Я никогда раньше такого не пробовала, и…

Вита меня прервала:

– Но ты же говорила, что твой отец был рыбаком? Разве нет? – она задумалась, точно надеялась сама разгадать эту загадку. Потом улыбнулась и спросила: – В детстве ты, наверно, каждый день ела рыбу?

– Я была очень капризна в еде, – ответила я, как будто на сегодняшний момент с моими капризами было покончено. – И в нашем доме постоянно везде валялась рыба. Они ее разделывали.

При жизни моих родителей рыба лежала на газетах на всех поверхностях в нашей кухне; на каждой рыбе стоял ярлычок с именем туриста, поймавшего ее под руководством моего отца. Туристы были сплошь богатыми и процветающими городскими жителями, банкирами и врачами, и ни на минуту не сомневались в своих способностях. Собираясь на нашем крылечке, они твердили отцу, что тот хорошо устроился: мол, они, туристы, рыбачат для удовольствия, а рыбаки еще и деньги за это получают. Они говорили это с притворным смущением, мол, случайно пришли к такому философскому выводу. При этом они громко шлепали отца по спине или крепко сжимали его плечо. Уолт замирал во время этих статусных ритуалов, терпел их дружеские похлопывания и неподвижно балансировал на ногах, как на лодке в ненастье. Хлопнув рыбака по спине, богатые люди вовсе не хотели, чтобы он отвечал им тем же и дотрагивался до их безупречно чистой одежды и изнеженных офисных тел своими красными обветренными руками. Им не терпелось скорее вернуться к женам и кухаркам из гостевых домов, неся в нежных белых руках тяжелые бумажные свертки со свежепойманной рыбой.

– Значит, тебе не нравился вид рыбы? – спросила Вита и сморщила нос, точно нас прямо сейчас окружали рыбные кости.

– Но ты же любила кататься на лодке? – с улыбкой спросил Ролло. – В детстве мы с братом обожали плавать под парусом. Просто обожали.

– Я любила его лодку, – ответила я. – Она называлась «Лиомбруно». Как в сказке, – я часто рассказывала эту сказку, причем во всех подробностях, увлеченно и невзирая на наличие или отсутствие интереса у слушателей.

Долли простонала:

– О нет, нет, нет. Только не рассказывай ее сейчас.

Но она улыбалась.

– Он купил ее у Джерре, хозяина кафе на озере.

Любой, кто брался угадать национальность Джерре, встречался с яростным отпором: нет, я не итальянец, нет! Я сицилиец! Си-си-ли-ано! К счастью, отец любопытством не отличался и, полагаю, даже не поинтересовался происхождением хозяина лодки, когда пришел покупать «Лиомбруно». Поэтому Джерре не рассердился, они с Уолтом поладили, и он поведал ему историю названия лодки.

– Расскажи сказку, – попросила Вита и незаметно толкнула Долли локтем; та захихикала, закрыв лицо ладонями. – Да ладно тебе, Долли, это нечестно, мы же ее не слышали!

Меня не нужно было просить дважды.

– В сказке «Лиомбруно» рассказывается о старом рыбаке; тот был беден, потому что не мог больше ловить рыбу. Однажды из озера вышел Злой Дух и сказал, что будет каждый день наполнять его сети рыбой, но взамен попросил отдать ему следующего ребенка, который родится у рыбака. Рыбак знал, что его старая жена больше не может иметь детей, и согласился отдать ребенка взамен на рыбу. Но через год жена рыбака внезапно родила Лиомбруно, и, когда тот подрос, ему пришлось вернуться к озеру, где его ждал Злой Дух.

– Вы даже не представляете, сколько раз я слышала эту сказку, – смеясь, сказала Долли.

– Потрясающая сказка, – заверил меня Ролло.

Мои родители надолго запомнили длинный рыболовный сезон тысяча девятьсот сорок восьмого года, когда улов был настолько мал, что они уже были готовы продать «Лиомбруно» Злому Духу. Но в конце концов сети опять стали наполняться ежечасно, словно невидимые руки гнали в них рыбу, а потом, в январе следующего года, неожиданно родилась малышка Долорес. Матери тогда было далеко за сорок, она думала, что уже пережила менопаузу и не верила, что вообще могла забеременеть.

Сказка о несчастном Лиомбруно часто звучала у нас дома; отец любил рассказывать