Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу

class="p1">Я взглянула на часы на каминной полке, заметила, что уже десять вечера и мысленно выделила себе двадцать пять минут, чтобы допить шампанское и объявить о нашем уходе.

Нас пригласили на второй ужин в пятницу, хотя первый еще не успел закончиться, и мне понравилось, каким ненавязчивым было это приглашение.

В коридоре Ролло поцеловал нас на прощание и сказал: «Увидимся в пятницу!» – словно мы давно об этом договорились. Словно мы были близкими родственниками, которые встречались каждую пятницу.

Я не без удовольствия представила, как сделаю серьезное и хмурое лицо, когда родители Короля пригласят Долли провести следующие выходные у них на ферме. Прежде чем отказаться от этого еще не поступившего приглашения, я нахмурю брови так, что те станут прямыми и печальными, как у Виты, и опущу уголки губ так, что те станут точь-в-точь как ее треугольный маленький клювик. Боюсь, что Долли должна быть дома в пятницу. По пятницам мы всегда ужинаем с Витой и Ролло.

На дорожке мы обернулись и помахали им; Вита улыбалась, ласково обняв Ролло. Она держала его руку в обеих ладонях и не помахала, а он помахал. Его жест был кратким и уверенным – именно так и должен был махать человек в строгом костюме с почти военной выправкой и благородной осанкой. Из-за их ног выглядывал Зверь и молча смотрел нам вслед, как родитель-лилипут, с умилением наблюдающий, как его дети-великаны никак не могут распрощаться после праздника.

Прильнувшая к плечу Ролса Вита улыбнулась и произнесла:

– Да. Приходите. И приходите пораньше, чтобы мы успели посидеть и выпить втроем до прихода Ролса.

Зоркая птичка с мягкими перышками

Ужин в следующую пятницу стал шаблоном для всех последующих наших совместных вечеров: тем коротким летом их было немало, и все сочетали в себе предсказуемость и драму. Предсказуемость – потому что Вита с Ролло всегда соблюдали этикет, а драму – потому что по натуре они были артистами. Мы с Витой и Долли лежали на траве в саду за домом на пушистых покрывалах и ждали прихода Ролло. Зверь спал на солнышке, свернувшись калачиком в поясничной ямке Виты или Долли. Стоило им потревожить его жестами, громким рассказом или смехом, как он недовольно вздыхал. Долли рассказывала о своих знакомых и событиях, о которых я раньше слыхом не слыхивала, а я слушала молча, как младшая секретарша, записывающая под диктовку. Истории Виты, подчас шокирующие, были сплошь о роскошной жизни и удовольствиях. Я не рассказываю о личном – у меня не получается представить личные истории смешными случаями, которые начинались бы с самоиронии, но в итоге показывали бы меня в выгодном свете. Однако мораль историй Долли и Виты зачастую была той же, что в некоторых итальянских поговорках, и иногда я приводила эти поговорки в переводе. Ведь они рассказывали свои истории с той же целью, с какой рассказывают народные сказки: каждый сюжет нужен для иллюстрации чего-то личного. Впрочем, обычно я просто слушала и ничего от себя не добавляла. Рассказывая свои истории, Долли и Вита просто пытались поведать друг другу о себе. Я была лишь наблюдателем.

Тем вечером мы лежали на солнышке, а Вита вспоминала о своей бывшей соседке и лучшей подруге, которая ее разочаровала. Она доверила этой женщине – ее звали Аннабел – кое-что личное и надеялась, что это останется между ними. Предательство произошло на званом ужине. Сидя в центре длинного стола, Вита услышала, как ее тайну пересказывают во всеуслышание; в этой истории она представала ужасной оторвой, и ей ничего не оставалось, как весело посмеяться над собой с другими гостями. Но это было еще не все; после Аннабел родила дочку и могла говорить только о ней, а оставлять ее с няней отказывалась; в результате она превратилась в самую страшную зануду во всем Лондоне. Вита уже знала, что ей нельзя доверять, и решила, что раз она теперь еще и скучная, можно больше с ней не общаться и ни на минуту об этом не жалеть.

– Ошпаренная собака начинает бояться и холодной воды, – мрачно подытожила я, приведя в пример одну из моих любимых итальянских пословиц.

Долли улыбнулась Вите и кивнула в мою сторону:

– У нее на весь вечер пословиц хватит. И ни разу не повторится.

Вита потянулась через одеяло и слегка похлопала меня по руке, как мне показалось, одобрительно, хотя, возможно, я принимала желаемое за действительное. Сама я никогда не умела касаться людей вот так спонтанно и легко. Я подумала, не скопировать ли этот жест, чтобы потом повторить его на ком-нибудь еще. Но я знала, что, когда пытаюсь подражать чужому поведению, у меня это не очень хорошо получается, ведь другие ведут себя инстинктивно, а мои инстинкты крепко спят. Я буду долго колебаться, думать, касаться или не касаться человека, и из-за этого мое касание будет неуверенным, сомневающимся, а когда я наконец решусь, наверняка еще и неуместным в контексте общения. И тот, кого я в конце концов похлопаю по руке, удивленно моргнет и выжидающе посмотрит на меня, как будто я хочу задать ему вопрос и молчу. Да? скажет мне его взгляд, а я молча покраснею и начну пятиться, так и замерев с поднятой рукой.

– Но я так ее любила, – мечтательно проговорила Вита. – Аннабел, – она отпустила мою руку и попыталась закурить, но безуспешно. У нее дрожали руки, и я завороженно на нее смотрела.

Долли взяла у нее позолоченную зажигалку интимным и уверенным жестом человека, привыкшего заботиться о других, а Вита, зажав сигарету во рту, наклонилась к ней и закурила. – Все думают, что у меня много друзей. И это правда, – она глубоко затянулась и закрыла глаза, словно мысленно пересчитывая своих многочисленных друзей. – Но я всегда хотела иметь одну-единственную близкую подругу, – с этими словами она выдохнула и взглянула на нас с Долли, прищурилась и отвернулась, чтобы дым не попал в глаза. – А теперь у меня есть две. Да и еще и соседки!

Наконец Долли так развеселилась, что своей бурной жестикуляцией и смехом разбудила собачку, так и не дав той как следует выспаться. Вита рассмеялась над ворчливым песиком и назвала его дедулей. Прости, дедуля, говорила она, когда песику надоедало нас терпеть и он уходил прочь на коротеньких лапках, стуча по дорожке длинными коготками; мы слишком расшумелись, да? Войдя в стеклянные двери, Зверь тут же падал на паркет, теплый от полуденного солнца, чьи лучи все еще проникали в дом. Мы пили шампанское,