Учение древней Церкви о собственности и милостыне - Василий Экземплярский

Таким именно путем и идет сам проповедник, останавливая мысль своих слушателей, прежде всего, на призрачности богатства, почи­таемого за благо. Множество мест в его беседах рисуют ничтожество благ, доставляемых богатством, перед лицом одного неизбежного факта человеческой жизни — перед лицом смерти. Это любимая мысль про­поведника, когда он говорит о богатстве и стремится отвлечь от забот о нем своих пасомых. «Доколе ты богат, а тот беден? — спрашивает св. отец. — До вечера, не долее. Жизнь так коротка, и все уже при дверях, так что на все нужно смотреть, как на короткий час»[431]. «Не убойся, егда разбогатеет человек. Если богатый обольщает тебя при жизни, то по­смотри на него во время его кончины. Отходя отсюда, берет ли он что- нибудь с собой из своего богатства? Он умирает, и лежит нагим тот, который облекался шелковыми одеждами. лежит нагим в яме, и раб отходит и приходит, и никто из них не заботится о нем. Он отошел, и ничто не осталось после него. Отходя отсюда, он не может взять ничего. выносится один. Его превозносят похвалами, но что от этого ему?... Отходит в гроб тот, кто расхищал все, помещается на трех ар­шинах земли, и больше ничего; перед лицом его — земля и крышка гро­ба. Где же богатство? где слуги? где великолепие? где пространный и прекрасный дом? Все оставляет его. И этим оканчивается все? Да, потому что он отошел, не имея при себе ничего собственного»[432]. И пе­ред таковой совершенной беспомощностью богатого при смерти горь­кой иронией является пышность при его погребении. «Умре же богатый и погребоша его. Не оставляй, — говорит св. отец по поводу этих слов в евангельской притче, — без внимания, возлюбленный, слов «погребо- ша его», но представь здесь посеребренные столы, постели, ковры, по­крывала, все прочие домашние вещи, масти, ароматы, множество вина, разнообразные яства, сласти, поваров, льстецов, оруженосцев, рабов и всю прочую роскошь померкшей и исчезнувшей. Все — пепел, все — прах и пыль, слезы и вопли; никто уже не может ни помочь, ни возвра­тить отошедшую душу. Тогда обличилась сила золота и великого богат­ства. Он отводим был нагим и одиноким, бессильным унести отсюда что-нибудь из такого богатства, оставленным всеми, беспомощным. Пришла смерть и все истребила»[433]. Смерть, таким образом, является уравнительницей людей и перед ее призраком теряется всякое утеше­ние богатством. И последнее не имеет благодаря этому истинной цен­ности и — ничто по сравнению с безмерной ценностью будущей жиз­ни, нашего истинного блага. Господь учит нас, по словам св. Иоанна, «презирать блага здешние», а все богатство наше заключено в благах будущих[434]. Богатство — тень и дым сравнительно с безмерной ценно­стью нашей вечной души[435], для которой истинное богатство — в бла­женной будущей жизни[436]. Но и в земной жизни ошибочно считать бо­гатство за благо и в нем полагать опору счастья. Богатый человек — «богатый только до вечера» и в этой кратковременной жизни не может наслаждаться покоем, но всегда полон тревог за свое богатст­во; и справедливо, так как это — не надежное убежище в жизни. «Истинное богатство, — говорит св. отец, — состоит в благах совер­шенных и не подверженных никакой перемене. Но. нет ничего столь ненадежного, как богатство: это беглец неблагодарный, раб неверный;

наложи на него тысячу цепей — он уйдет и с цепями. Что может быть ненадежнее богатства? Что жальче тех, которые так заботятся о нем? Они всеми силами стараются собрать то, что так скоро гибнет и исчезает»[437]. А между тем, собирание и охранение богатства — это не радость и утешение для человека, но всегда труд и забота, а нередко и своего рода подвижничество. «Те, которые надеются на блага житей­ские, не лучше птицы, которая, надеясь на пустыню, делается легко уловимой для всех. Таков надеющийся на богатство. Как птица уловля- ется и детьми и сетями, и силками, и другими бесчисленными средства­ми, так и богатый уловляется и друзьями, и врагами. Он живет даже в большей опасности, нежели птица, имея множество людей, которые ловят его. Он боится и гнева царя, и коварства от льстецов, и обмана от друзей. Когда восстают на него враги, он трепещет больше всех; и когда бывает мир, он опасается козней, потому что не имеет богатст­ва прочного и неотъемлемого»[438]. «Кратковременно богатство. и, что еще хуже, оно не только подвергает человека опасностям тогда, когда оставляет его, но еще прежде, нежели оставить, тревожит и смущает его. Не смотри на то, что он одет в шелковые одежды, умащен благово­ниями, окружен слугами; но посмотри в его совесть, обнажи его душу, когда он еще богат, и ты увидишь внутри него бури и смятения. не убойся, егда разбогатеет человек. Почему боишься человека, который сам всегда находится в страхе? Почему боишься человека, который всегда находится в постоянном трепете? Раб твой не боится тебя, когда ты в отсутствии; а богатый носит своего господина внутри себя: куда бы он ни пошел, любостяжание следует за ним и делает врагами всех: и родных, и домашних, и друзей, и завистников, и благодетелей»[439]. При­страстный к богатству «и родства не знает, ни знакомства не помнит. никого не имеет другом, но ко всем проявляет враждебное расположе­ние; больше же всех — к самому себе, не потому только, что губит душу свою, но и потому, что обременяет себя бесчисленными заботами, тру­дами, печалями»[440]. «Ты завидуешь, что такой-то богат? Между тем, он- то и достоин сожаления и слез. Но ты скажешь тотчас с усмешкой: я достоин слез, а не он. И ты достоин слез: не потому, что беден, а по­тому, что считаешь себя жалким. Почему ты завидуешь богачу? Пото­му ли, что он подвергает себя большим беспокойствам и тягчайшему рабству? Что он своими стяжаниями связан, как бы какой пес, бесчи­сленными цепями? Пришел вечер, настала ночь, но для него и это время есть время смятения, неудовольствия, печали и заботы. Послышался шум? Он тотчас вскочил. Кого-нибудь ограбили? Он, не лишившись ни­чего, беспокоится более того, кто лишился. Он озабочен непрестанно, даже когда настает ночь, предел наших бед. Угрожает смерть? Он бо­лее смерти поражается тем, что его стяжания достанутся другим. Име­ет дитя? Хочется ему быть богаче, и все-то ему кажется, что он беден. Не имеет детей? Еще больше скорбит. Ужели же ты почитаешь счаст­ливым того, кого ничто не может порадовать? Тому ли, кого обуревают волны, завидуешь ты, находящийся в тихой пристани — бедности?»[441]. Уже одна ненасытность богатого делает его несчастным и не владыкой своего достояния, но жалким трепещущим рабом его. «Не столько име­ют препятствий, — говорит св. отец, — на пути к спасению те, которые владеют немногим, сколько те, которые погружены в бездну богатства, потому что страсть их к богатству тогда бывает сильнее. И я никогда не перестану повторять, что приращение богатства все более и более воз­жигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания, заставляет через то сознавать всю свою нищету»[442]. «Научимся богатых не называть блаженными, а бедных — несчастными. Богат не тот, кто имеет многое, но тот, кто не нуждается во многом. Итак, если ты увидишь кого желающим многого, то считай его беднее всех, хотя бы он владел имениями всех. Мы обыкновенно судим о богатстве и бедности по расположению души, а не по мере имущества. непрестанно желающих и жаждущих чужого никогда не будем считать здоровыми и наслаждающимися здоровьем»[443]. «Кто владеет многим, становится рабом многого»[444]. Нет ничего нера­зумнее раба денег: будучи обладаем, он думает, что обладает; будучи рабом, он думает, что господствует; наложив на себя цепи, он велича­ется, как будто властвует над всеми... Итак, не думай, что от обладания богатством для тебя происходит какое-либо удовольствие... Если ты желаешь быть богатым, то никогда не перестанешь мучиться, потому что любовь к богатству бесконечна, и чем дальше ты будешь идти, тем дальше будешь отстоять от конца, и чем больше будешь желать чужого, тем сильнее будут увеличиваться мучения... Подобно тому, как узника ты считаешь особенно несчастным, когда видишь его с цепями на спине и на руках, а часто и на ногах; так точно и богатого, когда увидишь его владеющим бесчисленными имениями, считай по тому-то самому несчаст­ным. Вместе с другими узами он имеет и жестокого тюремщика — не­счастную любовь к деньгам, который не позволяет ему переступить за порог этой темницы... ввергая его во внутреннейшую темницу, убежда­ет и услаждаться этими узами, чтобы он не нашел даже какой-нибудь надежды на освобождение от угнетающих ран»[445].