Сень горькой звезды. Часть первая - Иван Разбойников

к чему, и заигрываний оставлять не спешил. Особенно доставалось от него розовощекой Соне, бабенке в самом соку, оставшейся вдоветь, после того как схоронила сгинувшего на охоте своего мужика Алексея.

Если Турусинову случалось иногда, как бы ненароком, обнять ее за еще не оплывшую жирком талию, вдова вздрагивала, торопливо отстранялась, заливалась пунцовой краской и нарочито сердито отругивалась: «Ах ты лешак несчастный!» – что в переводе с языка условностей следовало понимать как: «Отстань, всему свое время». Под похотливым взглядом плотника Соня понимающе опускала глаза, пылала щеками и молча млела. Следовало бы встретиться наедине, но такой возможности никак не представлялось, а заявиться на глазах всей деревни безо всякого предлога домой к вдовице считалось непозволительным. Тем временем работы в коровнике завершались, и Турусинов забеспокоился, но неожиданно помогла сама Софья.

В одну из долгих ночей, когда на пустынной кровати металась она, не в силах остудить пылающее желанием молодое тело, припомнился ей настойчивый в ухаживаниях плотник. А что? Мужик как мужик, даром что вербованный. Мастер хороший и, говорят, охотник. Опять же свои деревенские давно все прибраны: на что Мишка Тягунов незавидный – и тот женат. А из молодых парней на нее, с ее девчонками, вряд ли кто обзарится. Что же ей теперь, до веку одной куковать? Покуда тянется к ней мужичонка, ластится, как заблудший щенок, стоит ли его от себя отваживать, своей рукой возможное счастье отталкивать. Вон Ольга Карымова, тоже вдовушка со стажем, который уж год как своего оплакала, а все одна мается, здоровье теряет. Вроде и не уродина, и без детишек, а вот поди ж ты, никто не берет: холостячек в поселке достаточно. А калмычка Маруся Манжукова как пройдется улицей да тряхнет кудрями, так все женатики только крякают. Нет, пока не увели мужичонку, надо его возле себя пригреть.

Примерно такие мысли роились в не находящей покоя на пуховых подушках одинокой головушке, пока не пришла наконец одна спасительная.

Сразу после утренней дойки Софья поспешила в контору и едва успела перехватить Котова, уже собиравшегося за Обь посмотреть пашню. Загородив проход внушительной! грудью, Софья оттерла его внутрь кабинета и, не забыв захлопнуть двери, стала горячо и слезно убеждать его в чем-то, чего техничка и посыльная Еремеевна разобрать не смогла из-за слабого слуха. Впрочем, глухоту Еремеевны все председатели считали достоинством и не хотели менять посыльную ни на какую другую. Но это так, к слову.

Вечерком Софья подошла к плотникам, присевшим покурить перед тем, как собрать инструменты, и отозвала Турусинова в сторону:

– Председатель мне тесу выписал, так не возьметесь ли вы к моему дому сени пристроить? В колхозе путевых мастеров нет, сами знаете.

Последние слова Соня произнесла с явным расчетом польстить Борькиному самолюбию. Для порядка Борьке следовало поломаться, как того требовал ритуал, отработанный годами, но Серега – его долгоухий напарник – вмешался и перебил игру:

– Годится! Беремся, Боря, что нам стоит... За выходные сделаем. Но за магарыч!

Лешак принес его не ко времени... Турусинов и без него бы управился: напару с вдовушкой если не сподручнее, так приятнее, безо всякого сомнения. Теперь отказать напарнику никак нельзя: с ним еще работать и работать.

Поморщился Борька и подтвердил:

– Сделаем, голубушка, в лучшем виде. Тес у тебя где?

Когда мастера появились возле Софьиной усадьбы, то, к своему превеликому удивлению, обнаружили у хозяйского дома добротные, рубленные в лапу сени с небольшим крылечком. Хозяйка, встретив мужиков у порога, поспешила развеять недоумение: хочу, мол, в рубленых сенях курятник поставить, а для всякой мелочи мечтаю пристроить еще и тесовые.

Мастерам-то что? Хозяин – барин. Сделаем, если надо, не зима на дворе, а апрель.

За обедом, которым по обычаю потчевала хозяйка работников, Турусинов разомлел от непривычного тепла, чистоты и сытости, а больше от задушевного Софьиного журчания:

– Кушайте, гостенечки дорогие, не стесняйтесь. Вот попробуйте щуку фаршированную – еще вчера плавала, вот холодец с чесночком, капуста, груздочки со сметаной... Вам еще по рюмочке – не много будет?

– Много никогда не будет, – поспешил развеять ее сомнения Серега и сам потянулся к бутылке, – вот мы сейчас под капустку хряпнем...

«Баламут он, этот Серега, – стыдливо думал про себя Борька, без всякой охоты ковыряя щуку. – Вечно впутается...» Как ни странно, пить ему сегодня не хотелось. От выпитого, тепла и убаюкивающих речей хозяйки одолевала дрема. Соня-засоня... Глаза сами собой слипаются. Прилечь бы, да и остаться насовсем, чтобы в вонючий балок не возвращаться. Однако эта Зойка, старшая дочка, глазищами неодобрительно зыркает – при ней Софья вряд ли оставит...

– Вот что я тебе посоветую, хозяюшка, – не унимался захмелевший Серега, – в твоих сенях не курятник, а печурку надо поставить. Жилье теперь в дефиците – квартиранта из экспедиции пустишь. На них хоть налог не налагают, и яйца сдавать не надо. И самой веселей, и в мошне прибыток. Думай, хозяюшка, если надумаешь – зови меня. – И изба, и ее хозяйка плотнику явно понравились.

– Так-то оно так, – не согласно поджала губы Софья. – лишняя десятка не помешает. Однако и пускать на квартиру боязно: народ в экспедиции с ветру, неизвестный, а у меня дочка невеста. Долго ли ославить. Лучше поостеречься.

С тем и похоронила Серегины вожделения.

Сени – не дом, поставить недолго. Когда просторные новые сени засияли на весеннем солнце свежим тесом и работе пришел конец, хозяйка попридержала Бориса у калитки и, опустив глаза, пробормотала:

– Заходите когда-нибудь на чаек...

На Пасху Борис осмелился забежать в знакомую избу