Разум за Бога: Почему среди умных так много верующих - Тимоти Келлер

В присутствии великого искусства и красоты мы неизбежно чувствуем, что в жизни действительно есть смысл

Бернстайн и Данто подтверждают: несмотря на то, что мы, нерелигиозные люди, верим, что красота и любовь – просто биохимические реакции, в присутствии великого искусства и красоты мы неизбежно чувствуем, что в жизни действительно есть смысл, есть истина и справедливость, которые никогда не обманут наши ожидания, и любовь, которая значит для нас все. Отметим, что Бернстайн, никоим образом не принадлежащий к числу религиозных людей, не может удержаться от выражения «небесный», когда ведет речь о Бетховене. Следовательно, можно быть материалистами, считающими, что истина и справедливость, добро и зло – только иллюзии, и ничего более. Но когда мы видим искусство или даже красоту природы, сердца говорят нам совсем иное.

Еще один выдающийся художник, который объясняет нам то же самое, – Джон Апдайк. В его рассказе «Голубиные перья» подросток говорит матери: «Ты что, не понимаешь, что когда мы умрем, ничего не будет – ни солнца, ни полей, совсем ничего, ужас, да? Прямо океан ужаса». А потом, разглядев красоту голубиных перьев с их фактурой и цветом, он поражается определенности того, что за нашим миром стоит Бог, который позволит ему жить в вечности[192]. Кажется, будто Апдайк говорит: несмотря на всю веру нашего разума в случайность и бессмысленность жизни, при виде красоты мы понимаем, что не все так просто.

«Ну и что? – наверняка спросит кто-нибудь. – Если мы чувствуем, что в чем-то правы, это еще ничего не значит!» А разве сейчас мы говорим только о чувствах? Во время таких переживаний пробуждается скорее стремление или желание. Гете называл его selige sehnsucht – блаженным томлением. Мы ощущаем не только действительность, но и отсутствие того, к чему мы стремимся.

Блаженный Августин в своей «Исповеди» рассуждает о том, что эти неосуществимые желания – намеки на Божью действительность. Как это может быть? В самом деле, согласно только что прозвучавшему возражению, если мы чувствуем желание поужинать бифштексом, это еще не значит, что мы его получим. Но если голод не доказывает, что нам будет обеспечено конкретное желаемое блюдо, разве желание съесть его не означает, что это блюдо существует? Разве внутренние, присущие нам желания не соответствуют реальным объектам, которые могут удовлетворить их – например, сексуальное влечение (соответствует сексу), аппетит (соответствует еде), усталость (соответствует сну), стремление к общению (соответствует дружбе)?

Разве неосуществимое желание, вызванное красотой, нельзя назвать внутренне присущим нам? Мы жаждем радости, любви и красоты, и эту жажду не утолить никаким количеством или качеством еды, секса, дружбы или успеха. Мы испытываем такую жажду, которую в этом мире нам нечем утолить. Разве это не намек на то, что предмет нашего вожделения существует?[193] В таком случае наше неосуществимое желание можно приравнять к другим глубинным, внутренне присущим человеку желаниям, и оно окажется важным намеком на то, что Бог существует[194].

Нейтрализатор намеков

В нашей культуре действует весьма влиятельная школа мысли, утверждающая, что у нее есть ответы на все так называемые намеки. Это школа эволюционной биологии, которая утверждает, что все, касающееся нас, можно объяснить естественным отбором. Книга, которая стремится объяснить все намеки на существование Бога этим способом, написана Дэниелом Деннетом и называется «Разрушенные чары: религия как явление природы». Деннет считает, что если у нас есть религиозные чувства, то лишь потому, что когда-то давно подобные черты помогали массам людей выживать в те времена и в тех условиях и, следовательно, передались нам вместе с генетическим кодом. Подводя итог своим представлениям, он пишет:

Все, что мы ценим – от сахара, секса и денег до музыки, любви и религии, – мы ценим по неким причинам. За этими причинами стоят обособленные от них эволюционные причины, свободно развивающиеся логические обоснования, утвержденные и одобренные естественным отбором[195].

Робин Маратнц Хениг опубликовала в The New York Times Magazine обзорную статью «Почему мы веруем? Как эволюционная наука объясняет веру в Бога»[196], посвященную представлениям эволюционистов о религии. Нам известно, что «идея непогрешимого Бога удобна и знакома, дети с готовностью принимают ее»[197]. Почему? Такие сторонники теории эволюции, как Дэвид Слоан Уилсон, считают, что вера в Бога делала людей более счастливыми и менее эгоистичными, в результате их семьи и племена выживали, им доставались лучшие партнеры. Другие ученые, например Скотт

Атран и Ричард Докинз, выдвигают постулат, согласно которому вера в Бога – случайный побочный продукт других черт, обеспечивавших адаптивные преимущества. Наши выжившие предки были наиболее склонны усматривать опасность даже там, где ее не было, и, скорее всего, связывали некие нарративы и причинные осмысления со всем, что происходило вокруг них. Однако те же самые черты – умение видеть опасности, нарративы и связи – сделали более вероятной нашу веру в Бога[198]. Несмотря на бурную полемику в этой сфере, все теоретики эволюционизма сходятся во мнении, что наша способность верить в Бога заложена в нашей физиологии, поскольку она была прямо или косвенно связана с чертами, которые помогли нашим предкам приспособиться к своему окружению. Вот почему доводы в пользу Бога у многих из нас вызывают интерес. И больше здесь нечего добавить. Намеки ни на что не намекают.

Вера в Бога делала людей более счастливыми и менее эгоистичными, в результате их семьи и племена выживали

Однако для многих верующих этот аргумент, нейтрализующий намеки, не только содержит роковое противоречие, но и указывает на еще один намек на существование Бога.

В последней части книги «Бог как иллюзия» Докинз признает: поскольку мы – результат естественного отбора, мы не можем всецело доверять своим чувствам. В конце концов, эволюция заинтересована только в сохранении адаптивного поведения, а не истинной веры[199]. В статье, опубликованной в New York Times Magazine, другой ученый отмечает: «В определенных обстоятельствах символическая вера, отделенная от фактической действительности, приносит более ценные результаты»[200]. Иными словами, параноидальные ложные убеждения зачастую помогают выжить эффективнее точных.

По-моему, Докинз и другие сторонники теории эволюции не осознают весь смысл этой ключевой догадки. Эволюции можно приписать только то, что она обеспечила нас когнитивными способностями, помогающими выживать, но не теми, которые давали бы нам достоверную и точную картину окружающего мира[201]. Патрисия Черчленд излагает эту мысль так:

Основная задача [мозга] – управлять частями тела так, чтобы они способствовали выживанию организма. Усовершенствование сенсомоторного контроля дает эволюционное преимущество; усложненный способ представления [мира] имеет преимущества лишь при условии… что он повышает шансы организма на выживание. Истина, какой бы она ни была, отступает на самый дальний план[202].

Выдающийся философ и атеист Томас Найджел соглашается с этой мыслью в заключительной главе книги «Последнее слово». По его словам, чтобы убедиться, что мой разум сообщает мне истинные сведения о мире, я должен «следовать правилам логики, потому что они точны, а не просто потому, что я биологически запрограммирован на подобные поступки».

Но согласно эволюционной биологии, законы разума должны иметь для нас смысл только потому, что они помогают нам выжить, а не потому, что они неизменно сообщают нам истину. Найджел спрашивает:

[Разве мы можем] постоянно доверять разуму как источнику знаний о неочевидном характере мира? Я убежден, что сама эволюционная история [человеческого рода] препятствует такому доверию[203].

Эволюционисты считают, что если Бог имеет смысл для нас, то не потому, что Он действительно существует, а лишь по той причине, что эта вера помогает нам выживать и что она досталась нам с рождения. Но если мы не верим, что наши функции, формирующие убеждения, способны поведать нам правду о Боге, почему же мы верим, что они говорят нам правду обо всем остальном, в том числе и об эволюции? Если наши когнитивные функции сообщают нам лишь о том, что необходимо для выживания, а не что истинно, почему мы вообще доверяем им?

По-видимому, у сторонников теории эволюции остается два выхода. Они могут пойти на попятный и признать, что мы вправе доверять тому, что говорит нам разум о положении вещей, в том числе и о Боге. Если мы находим доводы и намеки на существование Бога, которые привлекают наше внимание, – возможно, Он действительно есть. Или же эволюционисты могут ринуться в атаку и признать, что нашему разуму нельзя доверять ни в чем. Но поступать так, как делают в настоящее время многие эволюционисты, некрасиво. Они применяют скальпель своего скептицизма по отношению к тому, что разум говорит нам о Боге, но не к тому, что он рассказывает нам о самой теории эволюции.