Сестренки - Ольга Шумкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе понравилась Лидочка? – спросила я ее, когда мы уже улеглись.
– Да, забавная, – сказала Наташа из-за ширмы, – а что она тут делала? Она говорит, вы в кино были, что она с остальными не пошла сразу?
– С какими остальными? – спросила я и тут же поняла: Наташа думает, что я водила в кино целый отряд.
Наступила неловкая пауза, потом Наташа медленно сказала в темноте:
– Ты ходила с ней вдвоем?
– Да, – сказала я.
– И… сколько раз вы уже ходили вдвоем?
– Тебе что-то не нравится, Наташа? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ровно.
– Да нет, все прекрасно, – сказала она едко, – это вполне в твоем стиле: помогать чужим детям, но не своим собственным.
– О чем ты говоришь? – сказала я, хотя понимала: Наташа все никак не может забыть, как тогда в деревне я ушла утешать детей, потерявших отца, а ее оставила на деда с бабушкой.
– О том самом! Ты сама не понимаешь? Ты привечаешь эту дурочку, чтобы все подумали – ах, какая прекрасная Анисия Алексеевна, какое у нее доброе сердце! Да, именно так! Именно так о тебе отзывались в Веселково, когда ты бегала по своим ученикам, навещала, учила, укладывала спать! Ты же даже песенку как-то пела чужому ребенку, ах, как соседи потом тобой восхищались!
– Наташа, тогда не было чужих детей! – выдавила я, – да, я навещала своих учеников, да, я утешала тех, кто потерял отца!
– Я потеряла отца! – шепотом заорала Наташа из-за своей ширмы, – я потеряла отца, но меня ты не утешала! Если бы не бабушка с дедушкой, ты бы сдала меня в детский дом и там забыла, потому что куда интереснее показывать, какая ты прекрасная, куда проще казаться, а не быть!
Я что-то бестолково закричала в ответ, и вышел безобразный, какой-то бабский скандал, правда, мы вовремя вспомнили, что уже поздний вечер, за стенками соседи, и мы кричали друг на другу шепотом, долго, жарко, беспощадно.
Теперь я думаю – хорошо, что шепотом. Я не поняла половину ее слов, и очень надеюсь, что она не поняла моих.
Наутро мы не разговаривали. Я проснулась вся разбитая, с головной болью, сердце стучало, я еле добралась до работы.
Лидочка вернулась из школы, бросилась ко мне, начала что-то рассказывать, я отвечала очень холодно.
– Вы на меня сердитесь? – умоляюще спросила она, – что случилось, Анисия Алексеевна?
Я отговорилась головной болью, усталостью, попросила оставить меня, и она уныло поплелась в спальню.
Я пришла домой, Наташи нет. Явилась вечером, со мной не разговаривает, да и у меня желания большого нет.
Утром я задала ей какой-то вопрос, она прошла мимо меня, как мимо пустого места. Очень хотелось врезать, но… никогда такого не было, начинать поздно.
15 октября.
Сегодня дежурила во вторую смену и ночь. Самое трудное – всех заставить лечь, ходить по спальням, проверяя, когда заснут, следить, чтобы не болтали… К вечеру прибежала Лидочка – она по средам ходит на кружок вышивания в соседний дом культуры. Начала расспрашивать, как я себя чувствую.
– Хотите, я маленьких буду укладывать и за ними послежу?
Как мне стыдно перед ней за вчерашнее! Зачем я хотела ее оттолкнуть?
И я сказала, что да, хочу, хочу, чтобы она мне помогла, я буду ей очень благодарна, а еще мне с ней будет куда веселее!
Мы всех уложили, а потом пошли в преподавательскую. У меня был с собой кефир и булочки, и мы славно поужинали.
17 октября.
Сегодня я не выдержала:
– Наташа, сколько это будет продолжаться? На что ты обиделась?
– Ни на что, – сказала она, надевая беретик.
– Но почему ты тогда со мной не разговариваешь?
– О чем?
И ушла.
19 октября.
Наташа ревнует, подумала я сегодня, и аж засмеялась посреди улицы. Наташа – ревнует! Ревнует мать, которая ей не нужна!
Ей-богу, взрослая девица, а такая дура. На что обиделась? Обиделась, что я вожу в кино чужую девочку! Ну так если она со мной не ходит?
Все это ужасно раздражает.
22 октября.
Сегодня у меня выходной, я долго спала, а потом встала и пошла в детский дом, взяла Лиду, и мы отправились в кино. После сеанса я пригласила ее к себе, и надо же, Наташа была дома.
Я была готова к чему угодно, но моя дочь непредсказуема: сказала нам, что сейчас будем обедать, нажарила картошки, открыла банку тушенки, из буфета вытащила пряники. Мы наелись, напились чаю, Лидочка что-то щебетала про фильм, Наташа задавала вопросы, словом, был хороший, приятный вечер.
Почему Наташа всегда так не может?
Наташа недавно снималась в ателье, показала свои карточки. Все-таки какая она у меня красивая!
Лидочка поохала над карточками, Наташа достала еще – снималась в том году.
– А есть карточки, где вы маленькая?
– Есть немного. Мама, достанешь? Я их тоже сто лет не видела.
Да если бы не Лидочка, ты бы их и еще столько не видела!
Я не очень люблю доставать карточки, не люблю их кому-то показывать. Их мало, ведь сохранились только те, которые были у мамы с папой, наши все утонули: я с Толей в день свадьбы, он отдельно, две мои групповые фотографии – одна из техникума, другая из Москвы, со съезда, я с Толей и маленькой Наташей, а еще две дореволюционные – мама с папой – это портрет, и мы с Анютой.
На этой карточке подпись: у Чернышева моста.
Мне тут шесть, Анюте семь, я точно помню. Папа как сказал, что сниматься пойдем, мама так разволновалась, все ночь нам платья наглаживала. Утром стали собираться, Анюта и говорит, а давайте возьмем медведя и двух кукол тоже сниматься? Мама запретила, я начала реветь, пришел папа, услышал, говорит, что же, пусть возьмут.
Вот они, на карточке – медведь сидит между нами, а кукол мы держим в руках.
Когда я смотрю на эти карточки, то всегда испытываю щемящую тоску. На них все живые, все счастливые! И как больно думать, что вот эта девочка пропадет без вести всего-то через пару лет после того, как был сделан снимок, как больно думать, что этому молодому мужчине, мужу и отцу, осталось жить чуть больше двух лет!
Но карточки я, конечно, достала, уж больно умоляюще смотрела Лидочка.
Она так благоговейно взяла в руки конверт, помедлила, перед тем как открыть. Смущенно посмотрела на меня:
– Меня куда в гости позовут, я везде прошу карточки смотреть, любые. Родственники, знакомые… У нас у одной девочки карточка мамы ее есть, мама тут в блокаду умерла. Я смотрю и думаю – вот бы и мне хоть карточку…
Я подсела к ней, стала называть
