Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

Когда они остыли и художник сел рядом, он впервые рассмотрел ее глаза — серые, с ресницами, смоченными слезами. Антонина вздохнула; да нет, всхлипнула. Художник удивился:

— Что с тобой?

— Так грубо…

— Антонина, ты же стучишь на меня.

— Кому… стучу?

— Тому, кто тебя подослал.

— И кто меня подослал?

— Уголовный розыск или прокуратура.

— Какая глупость…

Она плакала. Викентий просмотрел несколько номеров криминального вестника и прочел ее статьи после их знакомства на выставке. Умные работы о наркомании, причину которой она видела в бездуховности общества. Строгая серьезная женщина с впалыми волевыми щеками. Сидит и плачет украдкой. Художник свои подозрения обосновал:

— Трешься в РУВД, в прокуратуре…

— Собираю материал на книгу о половых преступлениях.

— Про изнасилования?

— Да, а их расследует только прокуратура.

— И дают смотреть дела?

— Следователь Рябинин когда расскажет, когда покажет…

Деловитая, почти авантюрная мысль пришла в голову художника и не уходила. А почему нет? Страсть горы воротит. Ради любви умирают, ради любви убивают.

— Антонина, как ты ко мне относишься?

Она не ответила, прижавшись щекой к его плечу. Викентий вздрогнул, но не своей дрожью, а переданной ее телом. Все-таки ему были нужны слова. Он приподнял женский подбородок, чтобы видеть ее глаза.

— Выполнишь мою просьбу?

— Только намекни, любимый…

— Разузнай у Рябинина, есть ли у него дело о гибели девицы в Монастырском парке.

— Да, любимый.

— Как идет следствие, есть ли подозреваемый…

— Да, любимый.

Он положил руку на ее грудь и хотел задать еще один вопрос, но тело журналистки как-то изогнулось, приняв одну из поз Камасутры…

Кроме информационной программы, Рябинин телевизор смотреть перестал: просидишь вечер у экрана, а утром даже и не вспомнить, что смотрел, что получил, что познал?.. Он переключился на прессу: тех же щей, только пожиже влей. Певица такая-то забеременела, и газета мучается вопросом от кого; у артистки такой-то два ресторана, в то время как у артиста такого-то только один; депутат Думы подрался с депутатшей; известного сатирика ограбили; эстрадная дива оказалась лесбиянкой; эстрадный певец женился на другом эстрадном певце… Это и есть желтая пресса?

Самым сильным раздражителем для следователя были материалы об уголовной политике. Газетчики, не видевшие ни одного кровавого трупа, ни одного искалеченного человека, ни одного ребенка-сироту разглагольствовали о гуманном отношении к преступникам.

Газету со статьей о помиловании он даже захватил в прокуратуру показать коллегам. В кабинет вошла коллега. Женщина с темной челкой, в темных очках и деловой сумкой на плече могла быть только корреспондентом криминального вестника. Ее-то и не хватало.

— Антонина Борисовна, пришли за материалом?

— Именно.

Он протянул ей газету со статьей, испещренной его пометками. Этой реакции журналистка не поняла.

— Все правильно.

— Каждый год освобождали по четыре тысячи преступников, а всего комиссия помиловала пятьдесят тысяч!

— Не много.

— А сколько нужно? Что, спущен план?

— В комиссию по помилованию входили известные поэты, писатели, журналисты…

— Да? В комиссию по помилованию должны входить ограбленные, избитые, изнасилованные и родственники убитых.

Журналистка не могла взять в толк, отчего волосы Рябинина взлохматились так агрессивно, очки запотели и подрагивают губы. Милуют, амнистируют и отпускают пачками. Чего переживать? Она уже хотела вопрос закрыть, но следователь спросил:

— Антонина Борисовна, согласны, что помилование — это мера редкая и чрезвычайная?

— А должна быть не редкая.

— Почему же?

— Чтобы дать человеку начать жить заново, с белого листа.

Ей показалось, что Рябинин сейчас снимет очки и швырнет в нее, но он их только поправил. И голосом, вдруг ставшим отстраненным, тихо спросил:

— Антонина Борисовна, тогда зачем милиция, прокуратура и суды?

— Как же…

— Поймал бандюгу и сразу отпускай: пусть начинает жизнь с белого листа. И не надо затевать мороку с амнистией и помилованием.

Журналистка закурила раздраженно, сообразив, что для просительницы встречу начала неудачно. Посмурнел и Рябинин: сколько раз клялся не спорить с людьми, которые не истину ищут, а оперируют готовыми понятиями.

— Сергей Георгиевич, дайте хотя бы пару сюжетов про изнасилование. В моей книге будет глава «Принудительный секс».

— Ага, принудительный. Закончил два дела и отправил в суд.

— Я туда схожу. Интересные?

— Что может быть интересного в преступлении? Одна девица заявила в прокуратуру лишь через шесть месяцев.

— Почему так поздно?

— Ее изнасиловали двое. Захотела узнать, кто будет отцом. Во втором групповом деле отдал под суд девицу: из мести организовала изнасилование своей подруги.

Рябинин бросил ей фразу, что в преступлении ничего интересного быть не может… А так ли? Ведь это такое сплетение, в котором нитей больше, чем в клубке шерсти. То же изнасилование: неужели у парня во время секса и после не возникают к жертве какие-то чувства? Ведь испытал экстаз. Не любовь, но хотя бы благодарность или жалость. Нет, не возникают: бьют и даже убивают. Впрочем, был случай уникальный: девушка проснулась оттого, что на ней лежал незнакомый мужчина. Он ее ударил, изнасиловал, а потом сел на край дивана и заплакал. Они поговорили всю ночь. Не ушел и днем, а через пару месяцев расписались — женщина считает себя самой счастливой в мире.

— Антонина Борисовна, мы, юристы, считаем, что насилие совершается трижды: реальное, на следствии и в суде. Вы хотите добавить четвертое.

— Не поняла…

— Девушка переживает от насильника, переживает на допросах и экспертизах, переживает в суде. Да и вы еще опишите и напечатаете.

— Без фамилии.

— Она себя узнает.

Звонил телефон. Завканцелярией просила взять папку с новым делом. Обычно она присылала с Катей, но та, видимо, вышла. Запереть же канцелярию нельзя, поскольку через нее был проход в кабинет прокурора района.

— Сергей Георгиевич, ходят разговоры о каком-то изнасиловании и убийстве в Монастырском парке. Кто расследует?

— Я, но о нем говорить рано.

— Потом ознакомите?

— Когда закончу расследование. Антонина Борисовна, почему же вы забросили тему наркомании?

— Сергей Георгиевич, секс — самый сильный наркотик.

Рябинин встал и секунду колебался. Оскорблять давно знакомую журналистку подозрением неудобно: запирать сейф, просить ее покинуть кабинет…

— Антонина Борисовна, побудьте здесь минутку…

Она кивнула. Рябинин скоренько — всего метров десять — прошел до канцелярии, расписался за полученное дело и протопал обратно.

— Антонина Борисовна, еще одно половое преступление…

Он осекся — в комнате никого не было. Вышла в туалет, бросив следственный кабинет? Курит в коридоре? Заскочила к следователю в соседнее помещение? Но каким-то звериным чутьем Рябинин уловил беду. Она витала в воздухе. Или это сигаретный дым пополам с ее мужественными духами?

Он рванул дверцу сейфа. Дело об убийстве в Монастырском парке лежало сверху — должно лежать. Его не было.

Рябинин сорвал трубку и набрал