Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

ИСКАТЕЛЬ 2002

№ 5

*

© «Книги «ИСКАТЕЛЯ», 2002

Содержание:

Станислав РОДИОНОВ

СЕКСУАЛЬНЫЙ ПАЛАЧ

Роман

Илья НОВАК

ИСПОЛЬЗУЕТ ЛИ ИМПЕРАТОРСКИЙ

СЫСКНОЙ ОТДЕЛ НЕЧИСТУЮ СИЛУ

Рассказ

Станислав РОДИОНОВ

СЕКСУАЛЬНЫЙ ПАЛАЧ

Из-за чужеземного языка разговор трех американцев выглядел галдежем. Восхищались его работами? Боди, боди… Но купили не «боди», а копии икон Иверской Божьей Матери и Николая Мирликийского. Уходя, задержались у ниши, у картины. Впрочем, еще не картины: белесый, клубящийся фон, на котором — нет, из которого, — как из падающего не землю неба, наплывал иссиня-черный Взгляд. Да, с большой буквы. Ни зрачков, ни ресниц, ни радужки — не глаза. Взгляд в чистом виде. Но чей?

Американцы цокали языками. Из их вопросов художник понял: готовы купить.

— Господа, картина не окончена.

Гости ушли. Художник скинул длинную холщовую робу, аккуратно испачканную краской, и оказался в костюме и при галстуке. Руки вымыл сперва в растворителе, затем протер туалетной водой «Прощай, оружие». Только после этого взял оставленные покупателями доллары и небрежно опустил в карман.

Мастерская занимала полуподвал в треть старинного дома. Если стены были строги, как иконные лики — обшиты сучковатым дубом под старину, — то все остальное лежало, стояло и громоздилось в том беспорядке, который зовется живописным. Рамы, банки с красками, картон, верстак с рулонами бумаги, подрамники, узкий столик с набором кистей, иконы, начатые картины, карандашные наброски…

Но протяженность мастерской отсекалась плотными шторами, которые перегораживали ее, вернее, отгораживали. Оазис среди пустыни, райский уголок в складском помещении…

Художник прошел за эту шторку. Здесь, похоже, солнце никогда не заходило: горел алый торшер, потому что окон не было. Мебель от Франко Фортени: полукруглый диван, длинный извилистый стол, столик маленький, два кресла, бар… Красное дерево, красный пластик стен, красный палас… Узкая розовая дверь вела в туалет и ванную. Даже холодильник розовел отраженно.

Красный цвет, прохлада и покой.

Художник подошел к маленькому столику, где мерцало стекло: на затейливом хрустальном подносе, окантованном бронзой, царила бутылка коньяка «Хенесси». Художник взял бокал, налил граммов пятьдесят, медленно выпил, от начатого апельсина отделил дольку и бросил в рот. Из холодильника достал коробку с початым тортом «Фантазия», отрезал тонкий пласт, поддел серебряной лопаточкой и положил на тарелку почти прозрачного фарфора. Ел торт, прикрыв глаза от удовольствия.

Отерев платком крем с губ и выключив свет, он покинул мастерскую…

Ему показалось, что улица ждала. Теплый летний вечер, один из тех, когда ни народу, ни автомобилям не хочется спешить. Почему бы улице его не ждать? Он не походил на встречных мужчин. Ни на современных мальчиков в куртках да майках с импортными надписями, ни на расхристанных студентов, ни на обрито-угрюмых парней, ни на быкоподобных новых русских… Выше среднего роста и статен. Черные большие глаза с проницательным взглядом — и мягкие трепещущие губы, как у стеснительной девушки, не решающейся что-то спросить; иссиня-черные, под стать глазам, жесткие волосы — и бледная прядь, павшая на лоб почти женственно; нос прямой, крепкий, даже резкий — и щеки светло-желтые с легким карим румянцем, как абрикосовый цвет… Все это не сочеталось, но он полагал, что красота — в противоречиях и противоположностях. На нем и костюм был не в один тон: пиджак темнее брюк.

Идущая впереди девушка привлекла взгляд. Чем? Видимо, волосами цвета «баклажан» и широким поясом из металлических пластин, держащим джинсовые брючки. Или привлекла тоже неспешной гуляющей походкой?

Девушка обернулась:

— Вы меня преследуете?

— Естественно.

— Почему «естественно»?

— Кого же преследовать, как не стройных женщин?

Девушка улыбнулась неопределенно. Он мог бы наговорить ей много пьянящих слов и будоражащих мыслей. О себе. Например, есть люди, которые существуют; есть люди, которые живут; а есть люди, которые отдаются вдохновению. Скажем, трястись в автобусе или продавать иконы — это существовать; выложиться на холст — это жить; встретить на улице стройную девушку с металлическим наборным поясом и захотеть ее — это отдаться вдохновению, интересно, будут ли в процессе любви звякать металлические пластины?

Нет смысла идти сзади, когда можно пойти рядом. Его мало интересовали лица: одежда, фигура и походка говорили больше. Он увидел на ее груди кулон черненого серебра и спросил:

— Имеете отношение к искусству?

— Танцую.

— В балете?

— На эстраде.

— Э-э… оригинальные танцы?

— В группе танцевальной поддержки.

— А куда лежит ваш путь?

— Домой.

— Я провожу?

— Странно, мы даже не знакомы…

— Что мешает? Я — Артур.

— Марина.

Она косила не него глаза, ожидая продолжения разговора. Но художник молчал, словно забыл, что познакомился с девушкой и та идет рядом. Марина же захотела получить ту долю информации, на которую не поскупилась сама.

— Артур, а вы чем занимаетесь?

— Угадайте.

— Военный?

— Из лучшей стали не куют гвоздей, из лучших мужчин не делают солдат.

— Сами придумали?

— Китайская пословица.

— Вы, наверное, кинорежиссер.

— Почти угадали: не кино, а просто режиссер.

— Телевизионный?

— Режиссер своей жизни.

Марина остановилась и сказала с сожалением:

— Пришла, вот мой дом.

— Кто ждет дома?

— Родители.

— Тогда я обязан довести вас до дверей.

— Ну что вы…

— Мы, режиссеры, очень галантны.

Он взял ее под руку и ввел в парадную. Марина остановилась у лифта. Он сделал строгое лицо, без того суровое из-за неутоленного черного взгляда, и предупредил:

— Не садитесь в лифт с незнакомыми мужчинами.

Марина улыбнулась: словно отозвавшись на его слова, к лифту спешила бабушка. Он предложил:

— А если пешком?

— Девятый этаж.

— По дороге поговорим о режиссуре. — Художник полуобнял девушку и повел по ступенькам. Его ладонь легла на металлические пластинки пояса. Поднимались они как-то нехотя, припав друг к другу плечами. Похоже, что Марина шла медленнее него, зависая на мужской руке. Между седьмым и восьмым этажами, на сырой и полутемной лестничной площадке, он встал, потому что девушка задыхалась. Прижав ее к своей груди, художник спросил:

— Марина, что такое жизнь?

— Не знаю, — прошептала она, вдавливаясь в него всем телом.

— Жизнь — это серия упущенных возможностей. Давай не упустим…

Он прижал ее к стене и начал расстегивать металлический пояс. Она ждала,