Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

Леденцов еще раз посчитал количество его ушей — все были на месте. Пришлось уточнить:

— Ухо… жены?

— Нет, игрушечное, сделанное из кожи. Как предупреждение.

— Так, еще что?

— Разбили машину кувалдой. В парке натравили на меня из кустов собаку.

— Какой породы?

— Свирепая, я таких и не видел.

— Акита-ину, японский шпиц?

— Нет, не шпиц.

— Лаяла?

— Молча вцепилась.

— Значит, бесенджи, собака из Конго: лаять не умеет.

— Но кусается.

— А чтобы не прокусила, надо носить вот такие одежды… Майор подошел к вешалке и огладил ладонью свою широкую рег-ланистую куртку, видимо, из какого-то технического материала и цвета странного, серовато-желтого, кое-где светлевшую ярко, словно там вымазали свежим желтком. Полюбовавшись, Леденцов сел за стол и спросил строго, чтобы отогнать липучий сон:

— Что еще?

— Сегодня утром выхожу из квартиры… А прямо передо мной висит петля.

— Какая петля?

— Веревочная.

— Зачем? — не смог майор воспринять подобную экзотику.

— Намек, что меня ждет.

Здравая тревога вытеснила алкоголь. Леденцов огляделся трезво: чем он занят? Пьет с Дезодорантом, изучает ухо гражданина Рухлина… А убийства не раскрыты, группа братков недоразработана, в Сбербанке стену взорвали…

— Гражданин Рухлин, говорите, спонсоры из фирмы «Интервест?

— Именно.

— Хорошо, проверим.

Майор вывел слово «Интервест», пририсовав к последней букве повисшую веревочную петлю.

Кончив работу с иконами — накладывал патину, — он стал у неоконченной картины, у которой задерживался каждую свободную минуту. Осуществимо ли то, что он задумал? Чтобы Взгляд с картины лишал женщин воли так же, как их лишает его взгляд. И этот, картинный, Взгляд должен быть прекрасным и жутким.

Для рождения прекрасного нужна не красота, а искривление нормального до безобразного. В стандартном, обычном, спокойном рождается стандартное, обычное, спокойное. Чтобы родился алмаз, нужно спокойные породы смять вулканическим взрывом; чтобы береза стала ценной, карельской, ее должен поразить вирус; чтобы появился художник, нужна исковерканная жизнь… Выходит, что за разрыв земных пластов, за повреждение березы вирусом и за испорченную жизнь художника природа расплачивается алмазами, ценной древесиной и талантом. Художник верил, что его Взгляд своей загадочностью озадачит мир, как «Черный квадрат» Малевича; удивит всех необычностью, как работы импрессионистов; и за него тоже будут давать на аукционе «Кристи» миллионы долларов, как, скажем, оценили полотно Ван-Гога «Портрет доктора Гаше»…

Художник снял рабочую одежду, прошел в ванную и старательно побрился станком жиллет. Для эластичности кожи втер в нее гель, применяемый после бритья. Затем взялся за одежду… Брюки светлые, почти белые; рубашка пестрая с рисунком «рисовое зерно»; галстук ровный, серый со стальным отливом; куртка легкая, темная, свободная, тоже с металлическим блеском; ботинки из кожи теленка.

У бара он задумался, но не бутылки выбирал, а прислушивался к своему настроению. Чего в этот вечер хотела душа? Остановился на белом грузинском вине «Эрети»: налил полный бокал и выпил просто, как минеральную воду. А вот пирожное «Наполеон» смаковал, буквально отщипывая губами сладкие лепестки…

Выйдя на улицу, он свернул во двор, зажатый двумя старинными домами. Красная иномарка «Вольво-850» отозвалась писком. Он сел за руль и включил двигатель. Тот заработал почти бесшумно, как хороший холодильник. Только вчера пригнали из автосервиса, где отрегулировали клапана, заменили фильтры, проверили бензонасос и промыли тормозную систему. Он полюбовался ореховой отделкой приборной панели и вырулил со двора. Ехал медленно, словно прогуливался по улицам города: круйзер автоматически поддерживал заданную скорость.

На перекрестке в глаза бросилось женское лицо — лицо мадонны, обрамленное черными завитками прически. Художник развернул автомобиль, чтобы оглядеть фигуру. Природа насмешница: у мадонны груди большие и отвислые, зад скошен под острым утлом. Похоже, создатель этой женщины поменял местами груди с ягодицами.

Он вспомнил признание Гонкуров из их дневников: «То, что для других роскошь, для нас — необходимость». Для него, для художника, красивая женщина также есть необходимость. Но красота жива формой. Часто восхищаются умением живописцев и писателей выразить внутренний мир человека. Чепуха! Многие люди умнее художников, знают больше и понимают глубже. Но они не владеют формой. Художник — это всего-навсего умелец, способный выразиться в форме.

Уличный воздух нагрел салон. Художник включил кондиционер, открыл боковое окно и увидел девушку — воплощение лета, спорта и стиля.

Соломенная шляпка с узкими полями, готовая улететь от малейшего ветерка. Хлопчатобумажная майка цвета легкого загара без всяких надписей, юбочка короткая, как любовный намек. Высокие ноги загорело-телесного цвета, потому что без колготок и без всяких носков. Босоножки на пробке, бледно-желтая сумочка не из соломки ли?

Он достал из кармана деньги и пустил машину вдоль поребрика бесшумно со скоростью пешехода. Девушка не оборачивалась. Художник швырнул пятидесятирублевую купюру на панель.

— Подождите!

Она остановилась и посмотрела на красную иномарку рассеянно, полагая, что кричат не ей. Но водитель улыбнулся с притягательной силой.

— Леди, вы потеряли деньги…

Она увидела купюру. На какой-то момент девушка замерла, но в словах «вы потеряли» скрыта психологическая сила: ротозей, утратил собственность, засмеют. У человека включаются подсознательно-хватательные механизмы. Девушка подняла деньги и все-таки замешкалась. Художник подбодрил:

— Я видел, как ваша сумочка раскрылась.

— Вроде бы закрыта…

— Раскрылась и закрылась.

— Спасибо.

Какой резон не верить постороннему человеку? Она спрятала денежку в сумку, и ее сознание уже переключилось на другое, на более интересное. На «Вольво», в вечернем солнце заигравшее фиолетовым отливом; на молодого человека, сидевшего за рулем как-то художественно; на его взгляд, черный, почти угрожающий и одновременно манящий.

— Садитесь, — предложил художник.

— Зачем?

— Подвезу.

— Мне недалеко.

— Леди, неужели в такой чудный вечер не хочется прокатиться в комфортабельном автомобиле с оригинальным молодым человеком?

— Хочется, — призналась она, садясь рядом.

— Милок, — старушка с кулем, похожим на рыбий пузырь, сунулась к нему в окошко. — Не подбросишь?

— Разумеется, — согласился он, не спрашивая куда.

Оказалось, всего три квартала. Он помог старушке загрузить «рыбий пузырь», выгрузить и не взял денег. Машина спокойно поехала дальше, повернув с шумных улиц и загазованных перекрестков.

— Вас, конечно, звать Кариной?

— Нет, Ангелиной.

— А меня еще проще: Эдуард. Ангелина, если не секрет, чем занимаетесь?

— Работаю в ночном клубе «Эрос».

— Стриптизершей?

— Нет, хотя у нас и женский стриптиз, и мужской.

— Смотрите?

— Что? — смутилась она.

— Мужской стриптиз.

— Я отвечаю за салаты и свежую выпечку.

— Правильно, свежая выпечка полезнее стриптиза.

Он свернул на тихую улицу без автобусов и без троллейбусов. Небо прикрывали тополи, сцепившись ветками высоко и густо. Меж стволов оседал теплый полумрак. Почти неслышный шум мотора и плавный ход слились в монотонное колыхание, словно машину покачивали нежные руки.

— Эдуард, вы предприниматель?

— Нет, но сейчас мне хочется что-нибудь предпринять.

— О, меня укачивает…

Художник покосился на свою пассажирку. Он не мог понять,