Пикассо. Иностранец. Жизнь во Франции, 1900–1973 - Анни Коэн-Солаль

в живописи, и Аполлинер, по наивности вступивший в отношения с вором, готовым на любые преступления ради выплаты своих карточных долгов, попали в криминальную хронику и чудом избежали серьезного тюремного заключения.

«Мой бедный Костро, я в ужаснейшей ситуации! – писал Аполлинеру его бельгийский друг-аферист Жери Пьере в одном из своих посланий. – На следующий день после того, как мы провели вместе вечер, мой кредитор потребовал от меня денег. Сейчас я в Париже, и у меня в кармане всего два серебряных франка. Я здесь уже два дня – без еды и крыши над головой. У меня нет даже рубашки, потому что весь свой багаж я оставил в уплату долга в отеле в Ницце, где мне нечем было заплатить за номер»{254}.

«Мой дорогой друг, потрясающая новость: в конце этого месяца я женюсь! – писал Аполлинеру тот же Жери Пьере 7 апреля 1907 года. – Со своей невестой я познакомился всего три недели назад, она торгует табаком. Я чувствую себя жертвой ее очарования – ставлю на карту свою жизнь. Но пишу я вот по какому делу: Аннет хочет, чтобы я преподнес ей подарок в честь помолвки, а у меня на данный момент нет и двух луидоров. Я хотел через тебя попросить дорогого Пикассо нарисовать для меня что-нибудь симпатичное, чтобы ты успел переслать мне это до 25 октября. А в мае я заплачу Пикассо за картину 175 франков. Медовый месяц я планирую провести в Париже. Но еще я твердо намерен провести одну ночь в “крысином приюте”…»{255}.

Вот так Пикассо в своем навязчивом стремлении к экзотическим предметам из уникальных мест невольно стал скупщиком краденого. И хотя он не написал картину для Жери Пьере, он все же купил у него за 50 франков две иберийские статуэтки (происхождение которых бельгийский мошенник, разумеется, скрыл) и хранил их у себя целых четыре года, пока в 1911 году дело о краденых музейных ценностях не приняло критический оборот.

Двадцать восьмого августа 1911 года парижские газеты сообщили об исчезновении из Лувра самого известного шедевра Леонардо да Винчи, картины «Мона Лиза» (Mona Lisa). Это происшествие повергло в смятение Генеральную прокуратуру и всю официальную Францию, начиная от начальников полиции и заканчивая простыми жандармами и таможенниками. Французская ежедневная газета Paris Journal предложила вознаграждение любому, кто вернет «Мону Лизу» в Лувр. И привлеченный соблазном легких денег, «бывший секретарь» Аполлинера заявился в редакцию газеты с признанием, что четыре года назад вынес из Лувра несколько статуэток.

Как только новость о кражах Пьере попала в газеты, Аполлинер, осознавая, в какой большой опасности они с Пикассо оказались, немедленно написал другу в Сере, чтобы тот как можно скорее возвращался в Париж. Пикассо, прервав все свои занятия, тут же присоединился к Аполлинеру.

«Сначала они попытались утопить компрометирующие статуэтки в Сене, – вспоминала Фернанда Оливье, – но не осуществили задуманного. У них просто-напросто сдали нервы: они вообразили, будто полицейские, патрулирующие берега реки, заподозрили что-то неладное и начали присматриваться к ним…»{256}. Всю ночь друзья провели под одной крышей. «В конце концов, чтобы как-то пережить ужасные ночные часы, они начали играть в карты. При этом оба выглядели совершенно потерянными и говорили лишь о том, как все будет ужасно, если их вышлют из Франции…»{257} – именно такому риску они подвергались, будучи иностранцами (гражданами России и Испании), чье присутствие едва «терпели» во Франции. «Я как сейчас вижу их: точно перепуганные дети, оба трясутся от страха, беспрестанно ругают себя за неосторожность и неосмотрительность и обсуждают планы бегства за границу»{258}, – рассказывала Фернанда Оливье.

Расследование продолжалось. Дошло до того, что 7 сентября полиция пришла в дом к Аполлинеру с ордером на обыск. В тот же день поэта обвинили в краже и заключили в тюрьму де ла Санте. Аполлинер отправил из тюрьмы срочную телеграмму своему адвокату Хосе Тери, чтобы как-то защитить себя: «Дело чрезвычайно серьезное. Приезжайте. Спросите судью Дриу. Я назначил вас своим адвокатом».

Почувствовав сенсацию, журналисты начали писать о происшествии во всех газетах.

«Вечером было заявлено, что иностранца зовут г-н Гийом Кростровицкий [так в оригинале], и он является секретарем г-на Гийома Аполлинера, литератора, с которым они вместе проживали на улице Грос, в доме 37, – сообщал репортер из парижской газеты Petit Journal. – Поскольку Генеральная прокуратура и департамент государственной прокуратуры отказались предоставить какую-либо информацию по этому делу, мы спросили высокопоставленного сотрудника полицейского управления, действительно ли арестованного гражданина России зовут г-н Гийом Костровицкий, и наш информатор ответил утвердительно»{259}.

На следующий день в той же газете появилась еще одна статья. «Судьи заподозрили международную преступную группировку, которая приехала во Францию грабить музеи. Русского после предварительного допроса отправили в тюрьму Санте и заключили под стражу. На самом деле этот господин Гийом Костровицкий не русский, а поляк – известный в мире искусства и литературы и пишущий под псевдонимом Аполлинер».

Русский? Поляк? Какая разница! Он был иностранцем. Этого было достаточно, чтобы предъявить ему обвинение в краже, назвать участником и даже главой «международной преступной группировки, которая приехала во Францию грабить музеи». Никому в полиции и дела не было до того, что поэт и художник просто оказались жертвами манипуляции ловкого мошенника. И только чудо помогло им без больших потерь выйти из этой опасной ситуации.

Поэт и художник были страшно напуганы. После всего, что с ними случилось, они, конечно же, стали намного осторожнее и еще «долгое время были уверены, что за ними следят, – вспоминала Фернанда Оливье. – Пикассо выходил из дома только по ночам и ездил только в такси. По дороге он менял машину несколько раз, чтобы сбить со следа своих “преследователей”»{260}.

Пикассо, конечно же, вернул статуэтки. Через несколько дней Аполлинера оправдали и отпустили из тюрьмы на свободу. А после всей этой эпопеи он приложил максимум усилий, чтобы получить гражданство Франции.

Что касается полицейского досье, заведенного на Пикассо, то в него вскоре была внесена следующая запись: «В сентябре 1911 года Пикассо Пабло Руис был допрошен по делу о статуэтках, украденных из Лувра третьей стороной»{261}. Но с закрытием дела о краже этот инцидент больше никогда не упоминался в его личном досье. В любом случае художник нашел лучший способ защитить себя: он целиком ушел в работу.

Работа всегда стояла у Пикассо на первом месте. Из-за нее летом 1909 года он даже вступил в серьезный конфликт с матерью, потому что отказался присутствовать на свадьбе родной сестры Лолы, спровоцировав