Прощаться не будем! - Александр Каренин

— Так, ну с вашим анамнезом закончили! Вот теперь скажи мне, с какой целью, ты командир Красной армии, пусть и бывший, дал возможность предателю и врагу народа, уйти от правосудия? — стуча карандашом по столу, спросил Зубов.

— Он хоть и враг, но по-своему, его было жалко. Не по своей же воле он сдался в плен!

— И что теперь? Будем каждого жалеть? Товарищ Сталин что сказал? У нас нет военнопленных, у нас есть враги народа! А так как, ты помог избежать ему наказания, ты являешься пособником власовцев и предателем Родины!

— Хорошо вам рассуждать сидя в кресле! А тогда, когда мы только после института отправились на фронт, нас под Оршей авиация проутюжила! И все мои ребята, с кем я учился остались там лежать! Ты тогда небось в тепле сидел, шпионов ловил? А мы из одного окружения в другое! По лесам бродили, в болотах тонули, жижу эту хлебали. Да я тогда впервые на своей шкуре ощутил, что такое война! Демьян, он в плен попал уже в бессознательном состоянии! Конечно, это его не оправдывает! Но пойми полковник, чтобы ты сделал на его месте?

— Я бы в такой ситуации не оказался! — пристально глядя на меня, ответил Зубов.

— Да ну брось… — усмехнулся я.

— Терять своих друзей и близких это более чем тяжело… — продолжил я.

Полковник, швырнув карандаш о стол, дернулся с места:

— Да знаю, каково это! Ты думаешь пока все на фронте, я тут в бумажных делах закопался? Нееет дружок, ошибаешься! И ордена мне вешали, не за шпионов, как ты говоришь! Я вместе со всеми в атаки ходил, и так же в окружении был! И ножи в меня тыкали и стреляли, я в тылу не отсиживался! Это сейчас уже после тяжелого ранения, меня партия направила эту работу в штаб вашей бригады. Мне нет особой радости с такими отребьями как ты, тут разговоры вести! На фронте мне гораздо приятнее!

— Простите, гражданин полковник… Я просто подумал, что вы все под одну гребенку в своем НКВД. А оказывается, тоже кровь проливал…

— Молчать! — ударив кулаком по столу, воскликнул он, — Как ты смеешь судить о работе нашего управления? Ты щенок, даже представить себе не можешь, что тебя ждет!

После не продолжительной паузы, он добавил:

— Вот тебе карандаш, вот бумага, давай пиши признание! Грамотно напишешь, может отделаешься сроком в четвертак! А будешь кобениться, к стенке пойдешь!

Взяв в руку карандаш, я начал писать все так, как было на самом деле. Зубов бродил из угла в угол, выкуривая папиросу и похрустывая костяшками пальцев. Спустя час, я закончил свое чистосердечное признание.

— Вот гражданин полковник, готово! — протягивая ему два листа исписанной мною бумаги.

Внимательно прочитав признание, он посмотрел на меня, и аккуратно складывая бумагу, начал рвать на мелкие части.

— Ты, кажется, меня не понял, сволочь! Правду я сказал писать! Быстро взял бумагу и переписал! Иначе, в наказание тебе и твоя семья пострадает!

— Семью не тронь мразь! — резко встав из-за стола, закричал я.

— У тебя там вроде как супруга имеется? Мы и до нее доберемся! Будет гнить в лагерях, за мужа предателя! А там с ней зеки знаешь, что сделают? — воскликнул он в ответ.

В тот момент мною начала управлять какая-то ни ведомая сила. Подняв со стола карандаш, я что есть мочи пригвоздил его кисть к столу, а затем ударил кулаком по лицу наотмашь. Полковник завизжал от боли как свинья. Вдруг подскочил и старшина с кулаками. Выхватив из-под себя табурет, я со всей одури ударил старшину. Табурет разлетелся в разные стороны. Тот, лишаясь рассудка, упал на пол. Зубов вытащил карандаш из руки, начал хвататься на наган:

— Да я тебя паскуда, за оказание сопротивления органам, пристрелю!

Я набросился на него и выбил наган из рук. После чего начал жестоко избивать. Откуда только у меня, двадцати летнего мальчишки столько силы, чтобы сладить с сорокалетним мужиком. Жена — это моя больная тема, я за нее кого угодно порву, а тут, когда над ней нависает угроза, я был готов пойти на любое преступление.

Когда за дверью охрана услышала стоны и крики, они ворвались внутрь, и наблюдая картину избиения мною сотрудников, немедленно ринулись ко мне. Не успев поднять с пола Зубовский наган, чтобы пригрозить им остановиться, я получил удар прикладом автомата по голове и потеряв сознание, упал на пол рядом с полковником.

Очнулся я уже в камере, спустя двое суток (как сказал мне арестант, сидевший рядом со мной). На мне были одни кальсоны, забрызганные кровью. Всё лицо было опухшим и синим, тело неимоверно болело было трудно дышать, сломали ребра. Пальцы были почерневшие, видимо от ударов прикладом. Да и доброй половины зубов своих не досчитался.

— Да браток, за что это они тебя так? — спросил склонившийся надо мной пожилой мужчина, с синяками на лице, и запекшийся кровью на губах.

— За дело отец, за дело…

— А вы кто такой будете? — прищурившись, спросил я.

— Бывший полковник Красной армии Иванцов Павел Семенович. Точней то, что от него осталось… — ответил он, прикладывая мне ко лбу влажную тряпку.

— Виноват, товарищ полковник! Как вы тут оказались? И за что?

— Да, за дело. Спьяну, самовольно оставил свою часть, когда обозначилась угроза окружения под Каневым. Застрелил своего подчиненного в горячности. И вот с тех пор я здесь. Жду решения трибунала.

— Ясно… — безразлично ответил я

— А ты за что?

— А долгая история, товарищ полковник… — ответил я, корчась от боли.

— Ладно, отдыхай! У нас еще будет время поговорить по душам. — сказал Иванцов и прилёг на нары.

Летели месяцы. Следствие продвигалось вперед. Допросы продолжались практически каждый день, а иногда и по два раза на дню. Сосед по камере, генерал Иванцов всё время ухаживал за мной, после каждого допроса. Сил уже не хватало этого терпеть, и я решил покончить с собой. Рано утром, пока все спали я снял с себя гимнастерку, разорвал её и сделал удавку. Накинув себе на шею, второй конец привязал на верхний ярус нар.

Со слезами я прошептал про себя:

— Простите меня семья ради Бога, я так больше не могу! И закрыв глаза, я медленно спустился на пол. Петля стягивала моё горло. Дышать становилось все сложней. Легкая судорога распространялась по всему телу. От нехватки воздуха я начал терять рассудок. Вдруг мои шорохи услышал Павел Семенович и как ошпаренный подорвался с койки уложив меня на нары. Он бил