Судьба и воля - Лев Клиот

Джинни эти доводы слышал в десятый раз и столько же раз их опровергал:

– Там все ребята моложе двадцати!

– Но тебе семнадцать!

– Там есть один парень из Швеции, – Джинни достал из кармана листок и прочитал: – Ингемар Стенмарк, ему тоже семнадцать. Ты ведь знаешь, в этот раз они будут определять итоговый результат по времени и в скоростном спуске и слаломе, для меня это – лучшая комбинация.

– Джинни! На этот раз – нет.

Тот вылетел из комнаты, не прикрыв дверь.

Через несколько минут в кабинет вошла Джекки:

– Джинни уезжает в Париж. Там его ждет Мишель, и они вместе улетают в Нью-Йорк. Ну почему ты не разрешил ему выступить? Столько лет он к этому шел. Бесконечные тренировки, столько сил… Он так мечтал!

Джекки заплакала.

– У меня дурные предчувствия. Он не набрал форму, с которой стоит сражаться на мировых первенствах, я это вижу. Ему там не победить. Когда он это поймет, станет форсировать свои возможности, а это может закончится катастрофой. Меня он не слушает, мои предчувствия для него не аргумент. Но ты-то можешь меня понять? Поговори с ним, доведи то, что я тебе сказал, своими словами. Я не изменю своего решения, прости.

Этот конфликт не пройдет бесследно. Душевный шрам останется у его сына навсегда. И у самого Бориса досада черной меткой надолго застрянет в сознании.

Через несколько лет после этой истории у него состоится встреча в Милане с новыми партнерами – поставщиками демонстрационного оборудования для всех категорий продукции «Ривьеры». Переговоры продолжались около года, и итальянцы были очень заинтересованы в заключении многомиллионной сделки. Причем контракт предусматривал долговременное сотрудничество при сохранении на весь период его действия стабильных цен. Итальянскую сторону на встрече представлял владелец фабрики и его молодой сын. Борис был с Клиффом. Встречу организовали в помпезном здании, старинном особняке: лепные потолки, шикарные бронзовые люстры, старинная мебель.

Отец и сын не скрывали своей радости от открывшейся возможности сотрудничать с такой крупной американской фирмой. Им пришлось ждать гостей больше часа от назначенного времени: в городе проходила массовая забастовка работников общественного транспорта. Протестующие целенаправленно создали многокилометровые пробки, и добраться до места встречи быстрее было невозможно.

Когда, наконец, бумаги оказались на столе, и осталось только поставить подписи под контрактом, на улице раздались характерные хлопки и крики толпы. Борис и за ним все остальные подошли к окну, полицейские стреляли в толпу беснующихся демонстрантов дымовыми гранатами, оттесняя их с проезжей части.

Через мгновение после того, как они увидели эту уличную баталию, за их спиной раздался жуткий грохот, полутонная люстра, сорвавшись с крепления, обрушилась на стол, за которым они только что сидели, разметав это массивное изделие старинных мастеров в мелкую крошку. Основной удар пришелся как раз в том его конце, где должны были выполнить свою миссию Залесский с Бранновером. Клифф, забыв, что он иудей, перекрестился, молодой хозяин пролепетал, глядя на отца: «Боже мой, мы ведь чуть не остались без контракта».

И тот, замахнувшись кулаком на мальчишку, заорал, забыв про политес:

– Замолчи, идиот!

А Бориса пронзило мучительное, из самой глубины подсознания: «Проклятье! Я мог так и уйти, не попросив прощения у Джинни!».

Согласиться на участие в конкурсе «мистеров» после разговора с Джекки о сыне показалось Борису хоть каким-то выходом из сложившейся между ними напряженной ситуации. И он дал согласие.

Человека в костюме звали Вильям Стаффорд. Англичанин, поселившийся на Ривьере после войны, он участвовал в операции по освобождению юга Франции в составе воздушно-десантной тактической бригады, состоявшей из американских и британских частей. Так что этот господин реально освобождал и Сен-Тропе, в котором после войны и поселился, влюбившись в эту местность и заодно в местную девчонку.

Его героическое прошлое не помешало ему вернуться к его первоначальному занятию. Он был и остался профессиональным конферансье. Оказавшись на сцене амфитеатра, Стаффорд преобразился из застегнутого на все пуговицы джентльмена в обаятельнейшего артиста, талантливого организатора шоу. Он превратил чопорное представление дефилирующих мужских тел в искрящееся юмором, легкое, элегантное действо, приведшее в полный восторг зрителей, до отказа заполнивших летний театр.

С каждым из участников, одетый в черное трико и черную атласную пелерину, Вильям беседовал отдельно, задавая вопросы, вызывавшие в зале взрывы хохота. Не могли удержаться от этого веселья и сами участники. Они перемещались по сцене, следуя необходимости тем или иным образом ответить ведущему, и непринужденность, которая в результате появлялась в их поведении, делала наблюдение за их телами, на которых не было ничего кроме купальных трусов, завораживающим.

Стаффорд давал им задания подержать какой-нибудь предмет, отнести его в другое место, где их принимали девушки в бикини, и коллизии, которые возникали между ними, буквально валили публику от хохота наземь. После выполнения всех заданий его программы, он провожал каждого участника на постамент и провозглашал его «аполлоном». Публика, вдоволь наглядевшись на кандидатов в «мистеры» в движении, во время чего все необходимые по законам жанра позы были продемонстрированы, с удовольствием наблюдали за той классической, в которой эти красавцы замирали на постаменте в образе скульптур древней Греции. Финальная сцена заканчивалась тем, что к «аполлону» подходила одна из девушек в бикини, и он уносил ее за кулисы на руках. Когда почти в самом конце подошла очередь Бориса, публика вдруг стала выкрикивать имя Джекки. Он так никогда и не узнал в точности, кто срежиссировал этот номер, но подозревал, что в сговоре были сама Джекки и Стаффорд. Слишком подготовленно она скинула легкое платье, и слишком похожим на то, что украшало девушек группы поддержки, оказалось ее бикини. Реакцией публики на то, как он уносил свою жену со сцены, был шквал криков одобрения. Через полчаса Залесский был объявлен победителем конкурса.

Джейсон тем временем принес мамину ленту «Мисс Аделаида» и, когда на вручение бронзовой статуэтки ведущий вызвал вместе с Борисом и ее, зал рукоплескал стоя, не отпуская эту прелестную пару несколько долгих минут. Джекки просто светилась от счастья, и Борис решил, что удовольствие видеть ее такой стоило проведенного им часа в этом симпатичном шоу.

Сразу после этих событий Борис улетел в Милан. Один из его поставщиков, Мацца Исая, просил о встрече, и Залесский обещал приехать в течение недели, но оттянул поездку почти на месяц. Джекки напомнила перед отъездом о купленных билетах в «Гранд Опера» на премьеру балета «Лебединое озеро». Это Арлет с Франсуа сделали им подарок. Они звонили накануне и описали эту премьеру, как нечто грандиозное. Борис даже попросил забронировать еще несколько мест для своих американцев. Спектакль по времени совпадал с открытием парижской выставки аксессуаров, на которую должны были приехать Клифф с Роландом и несколько сотрудниц их отдела.

Мацца прибыл в «Principe Di Savoia» ровно в назначенное время. Он поставлял «Ривьере» недорогие классические украшения для волос из пластика и расчески. Исая был добродушным суетливым толстяком. Выглядел всегда каким-то неприбранным; мешковатый пиджак был усыпан перхотью, которую он периодически стряхивал, смущенно оглядываясь на окружающих. Но он был обязательным и старательным партнером. Борис ценил его, не забывая посмеиваться над его внешним видом.

На этот раз Мацца был серьезен и взволнован. Он сменил темный костюм на светлый, и ставшая невидимой пыль с его головы не требовала привычного взмаха руки. Исая привез всего одно изделие – два листка белого пластика размером с детскую ладошку, соединенных пружиной и снабженных на внутренней поверхности треугольными зубцами. Залесский повертел эту вещицу в руках:

– Что за крокодил?

Исая разжал этот «крокодил» за верхние части пластин и зацепил зубчиками свои жидкие белесые волосы. «Крокодил» плотно зажал их, смешно топорщась на жалкой Исаевой шевелюре.

На Бориса его изобретение впечатления не произвело.

– Никакого изящества, какой-то чемодан на голове.

Но на него произвело впечатление поведение Маццы. Он доверял не только своему чутью. Он понимал, что этот человек, кажущийся простаком, настоящий специалист своего дела. Это вам не румынские коробейники, это итальянская дизайнерская школа. Он провел с Исаей вечер, они крепко выпили, говорили обо всем, кроме его изобретения, и только в самом конце Мацца объяснился:

– Я этот клип никому не предлагал: в Европе нет того рынка, которым ты располагаешь. Попробуй эту штуку у себя, и если она не пойдет, я про нее забуду, но поверь – это то что надо.