Итальянец - Артуро Перес-Реверте

– Предполагать можно что угодно, – отвечает он. – Но это вряд ли. Мы тогда об этом не думали. По крайней мере, в начале их отношений.

Я настаиваю на своей гипотезе:

– Но ведь и герои тоже влюбляются, разве не так?

Скуарчалупо смотрит на меня, прикрыв веки, пытаясь понять, серьезно я говорю или нет.

– Не верится, чтобы Тезео, – говорит он немного погодя, – опытный и преданный боец, который играл со смертью, сдался на милость сентиментальных глупостей… Считать, что он сблизился с этой женщиной в романтическом порыве, значит не понимать его и не понимать нас.

– Его история не похожа на других, – замечаю я. – Первоначальный толчок – это когда его выбросило на берег… Думаю, с этого история и началась.

Он недоверчиво улыбается:

– Это она вам сказала?

– Я с ней об этом еще не говорил, – признаюсь я.

– Значит, надо поговорить, поскольку я знаю только то, что касается меня.

– Вполне разумно предполагать романтический сюжет, – не сдаюсь я.

Он молчит, но потом уступает мне, хотя и сквозь зубы:

– Он, без сомнения, был ей благодарен. И я не отрицаю, что постепенно все усложнилось.

Он отпивает вина и снова умолкает, задумавшись.

– Я, – говорит он наконец, – присутствовал при нескольких разговорах Тезео и капитан-лейтенанта Маццантини на «Ольтерре»… Эта женщина беспокоила нашего командира, как и всех. Даже сам Тезео не был в ней уверен, хотя и пытался делать вид, что не придает этому значения. Это было уязвимое место в нашей безопасности, и все могло полететь к чертям.

– Значит, он просто выполнял приказы? – не отступаю я.

– И когда виделся с ней в предыдущий раз, и потом, в ту ночь, когда мы потеряли Этторе Лонго, он их, конечно, выполнял… Речь не шла о том, чтобы ее подставить, ни в коем случае. Только о том, может ли она каким-то образом нам навредить.

– А если бы она и правда представляла для вас угрозу?

Он снова улыбается и смотрит по сторонам, вдруг вернувшись к конспиративной манере прошлых времен. От этой внезапной осмотрительности он даже молодеет.

– Разное могло быть.

– Что, например? – интересуюсь я.

– Например, можно было ее нейтрализовать.

– Вы имеете в виду…

– Да нет, ясное дело, нет. Тезео бы не позволил, да мы бы и сами так не поступили. Наша война – дело жестокое, но мы всегда оставались рыцарями. – Он пожимает плечами. – По крайней мере, некоторые из нас. И поверьте мне, куда больше, чем англичане. Те играли грязно. Они всегда были такими.

– А каким был ваш товарищ Тезео?.. Рыцарем?

– Да, во всем. Венецианец старой школы: редкая смесь цельности характера, простодушия и гордости. Хороший человек, это правда. Настоящий рыцарь, говорю же… Знаете, что он сделал, когда мы наконец настигли «Найроби», за несколько минут до того, как взорвалась мина?

Я теряюсь. «Найроби» – это был крейсер на вооружении британского флота, атакованный отрядом «Большая Медведица» в порту Гибралтара. Кое-что я об этом судне знал или думал, что знаю.

– Нет, – признаюсь я. – Не очень. Не все.

Он хитро глядит на меня и подносит стакан к губам.

– Со временем я вам расскажу. В подробностях.

Он снова берет стакан, отпивает, ставит на стол. Его невестка выходит на порог с мелом в руке, чтобы написать дневное меню на грифельной доске, и они вступают в бурную дискуссию на неаполитанском диалекте, из которого я понимаю едва ли несколько слов: что-то насчет томатов, которые надо добавить в спагетти с рыбой. Невестка удаляется в дурном расположении духа, а Скуарчалупо возвращается к рассказу.

– Поскольку мы подозревали, что эта женщина может быть для нас опасна, мы придумали, как за ней следить, – продолжает он. – Через итальянского консула и наше посольство в Мадриде мы вошли в контакт с испанскими властями, которые могли либо арестовать ее, либо вывезти… Необходимости в каких-то брутальных решениях не было.

Я спрашиваю, знали ли испанские власти о том, что происходит на «Ольтерре», и он отвечает: совсем не знали.

– Мы скрывали наши дела и от них тоже, – добавляет он. – Водили их за нос до самого конца… Дурачили, как последних лохов.

– Давайте вернемся к хозяйке книжного магазина, – прошу я. – Что же все-таки произошло?

– Значит, Тезео пришел повидаться с ней первый раз, потом второй. И потом еще не раз приходил. Может, тогда у него и появились чувства, а не только долг и патриотизм. В общем, все стало как-то по-другому… Даже я это понял, хотя он не очень-то был склонен раскрывать душу.

Скуарчалупо откидывается на спинку стула, и на его лице появляется странное выражение – что-то среднее между восторгом и одобрением. Почти уважение, кажется мне.

– И потом случилось то, что случилось, – сказал он.

– Что именно?

– А то, что она по собственной инициативе совершила поступок, удививший нас всех. – Старый водолаз снова прикрыл веки с довольным видом. – И это изменило ход вещей.

– Любовь ценится с давних времен, – замечает Пепе Альхараке.

– С Беккера?[21] – интересуется Назарет Кастехон, работающая в городской библиотеке.

– Гораздо раньше.

– Лопе де Вега испробовал это на себе, не так ли? – подсказывает доктор Сокас.

– Еще со времен Овидия: «Сам Юпитер с небес улыбается клятвам влюбленных»…[22] Уже тогда все с этим было ясно.

Елена усмехается. Вечер на исходе, и закатное солнце освещает старые занавеси «Англо-испанского кафе» и изразцы на стенах. За окном устало течет жизнь на улице Реаль, а на противоположном тротуаре официанты снуют между плетеными столиками и стульями, обслуживая посетителей Торговой палаты.

– Все не так, Пепе, – возражает Елена. – Давай без твоего обычного цинизма.

Но тот, к кому она обращается, настаивает, слегка приподняв рюмку с анисовкой, смешанной с коньяком:

– Наивные старые времена, дорогая Елена. Любовь в классическом понимании – это иллюзия.

– Судишь по личному опыту?

– Просто говорю.

Доктор Сокас театрально указывает концом дымящейся сигары на левый лацкан, на уровне сердца.