Итальянец - Артуро Перес-Реверте

– Я совершенно с вами не согласен, мой дорогой друг. Чувство и поныне остается могучей силой.

– Причем позитивной, – вставляет Назарет Кастехон.

Доктор взглядом благодарит ее за поддержку. Библиотекарша – близорукая, весьма начитанная и чрезвычайно романтическая старая дева. Она очень худая, носит очки в стальной оправе, а густые волосы сероватого оттенка острижены так коротко, что она смахивает на монашенку-расстригу.

– Это нас возвышает, одухотворяет…

Она умолкает на секунду, подыскивая слова.

– Мы принимаем за любовь разные вещи, ею не являющиеся, – возражает Альхараке. – Секс, например.

Сокас укоризненно смотрит на архивариуса и в отчаянии указывает на двух женщин:

– Ради бога, дружище. Здесь дамы все-таки.

– Уже давно никто в здравом уме так не влюбляется, – настаивает собеседник, не принимая возражений. – Похищения и всякое такое. Все это вышло из моды, как немое кино.

– Хочешь сказать, любовь – чувство несовременное? – любопытствует Елена.

– Именно.

– Какая бессмыслица, – возражает Сокас.

– Ничего не бессмыслица, – упорствует Альхараке. – В век технологии, сюрреалистической механизации и бесчеловечной массовой резни невозможно по-настоящему влюбиться.

– Что значит для тебя «по-настоящему»?

– Ну, так. Как в старину.

– Ты считаешь?

– Я уверен. Человечество утратило необходимую нравственную чистоту.

– Чтобы любить, необходима нравственная чистота? – спрашивает Назарет.

– Для того чтобы верить в искреннюю любовь – без сомнения… То, что мы сегодня называем любовью, – не более чем ярлык, который мы наклеиваем на собственное тщеславие, чтобы подороже продать некий товар сомнительного содержания.

– Изобретение капитализма, – в шутку подсказывает Елена.

– В каком-то смысле.

– Но, возможно, так было всегда.

– Наверняка. Однако раньше, по крайней мере, отдавали должное сладкому обману. Достаточно было появиться какому-нибудь поэту, и тебя уже тянуло в цветущий сад… Сегодня у всех глаза слишком широко открыты. Взрывы бомб открыли нам глаза.

– А я думаю, романтическая любовь и сейчас может быть спасительной соломинкой, – замечает Назарет. – Утешением и убежищем, необходимым как никогда в наше трудное время.

Альхараке шутя соглашается:

– Я готов принять любовь как убежище или как иллюзию. Укрытие, как принять болеутоляющее, если я тебя понял как надо… Но ты права.

– В чем?

– Слово «любовь», как мы его употребляем, означает всего лишь практический ресурс: человечество изобрело его, чтобы прикрыть сладострастие, эгоизм, борьбу за территорию и сохранение вида.

– Какая проза, – раздраженно вставляет Сокас. – Ты отрицаешь любовь, которая оставляет в человеке след?

– Да… Разве что в макияже у женщин и на воротничке рубашки у мужчин.

– Ну до чего ты любишь изображать циника, – с упреком говорит Назарет.

Архивариус довольно смеется и опустошает рюмку.

– Значит, для тебя любовь – всего лишь обман, так? – настаивает библиотекарша. – Эгоизм и притворство.

– Социальный трофей и предмет удовлетворения. Греческие эроты и римские купидоны… В общем, влечение. Комбинация химических элементов, которая производит эффект, только пока длится и не наступает пресыщение. Тогда мы думаем, что былая любовь умерла, и верим, что придет другая.

Назарет и Сокас смотрят на Елену, им обоим не по себе. Надо всеми снова витает призрак Масалькивира, но Елена невозмутима.

– Или больше никого, – мягко дополняет она.

– Значит, вы все отрицаете вечную любовь? – спрашивает Назарет.

Альхараке разводит руками – мол, для него ответ очевиден.

– Любовь как сердце, пронзенное стрелой, – это просто шутка. Изобретение романтиков. Которое давно устарело.

– Бывает, что любовь длится долго, Пепе.

– Если речь идет о чувствах и в такой ситуации, как ты говоришь, тогда нужны другие слова: дружба, привязанность, душевный покой, привычка… Но страстная любовь на всю жизнь, под звон колоколов и пение птичек, толкающая на жертвенное самоотречение, – сегодня это годится только для поэтов и писателей, которых продают в киосках на железнодорожных станциях.

– Вполне достойное место, – протестует Сокас, задетый за живое. – Станционные киоски – маленькие храмы народной культуры путешествий.

– Хотите сказать, в наше время нет места героической любви? – не отстает Назарет. – Нет места для тревожного ожидания, пьянящих объятий, тоски в разлуке?

Она говорит так, словно хочет сохранить хотя бы крупицу надежды; однако архивариус непоколебим.

– Ничего такого, – безжалостно отвечает он. – Мадам Бовари, Анна Каренина, Анита Осорес[23] – ото всех несет нафталином. Героини прошлого сегодня похожи на несчастных идиоток… Не говоря уже о юном Вертере и компании.

Назарет не выглядит побежденной. Возможно, жизнь старой девы воспитала в ней иммунитет к унынию: мечты, посыпанные пеплом, все еще живы и сохраняются благодаря одиночеству и чтению, словно засушенные лепестки среди книжных страниц.

– И в наше время есть сотни известных случаев почти героической любви, – живо возражает она. – Альфонсо Двенадцатый и Мерседес, Виктория и Альберт, принц Эдуард и Уоллис Симпсон…[24]

Альхараке насмешливо улыбается:

– Гонсалес и Биасс, Хоселито и Бельмонте, Кинтеро, Леон и Кирога[25]…

– Прекрати, прошу тебя. Ты и правда невыносим.

Альхараке смотрит на Елену пристально и с вызовом:

– А ты что думаешь?

Елена не торопится с ответом. Все, что она слышит, вызывает у нее живой отклик. Она сравнивает свои ощущения – те, что были в прошлом, с теми, которые есть сейчас.

– Бывает любовь, похожая на приключение, – наконец говорит она.

– Приключение? – удивляется Альхараке. – Любопытно.

– Мы ждем развития этой мысли, – вмешивается Сокас заинтересованно. – Я полагаю, ты имеешь в виду приключение не как интрижку, да?.. Не как легкомысленный эпизод.

Она задумывается. Прежде она никогда не ставила вопрос так, и сейчас ответ медленно складывается в ее сознании. Почти что слышно, как она подгоняет друг к другу детали. В легкой растерянности она обводит собеседников взглядом. Произнести это вслух не так-то просто.

– Бывают случаи, – осторожно пытается объяснить она, – когда мы ищем человека, которого можно полюбить, а бывает, мы встречаем его, хотя совсем и не искали…

Она умолкает, пытаясь привести мысли в порядок. И обдумать то, что начинает открывать в себе. Остальные сосредоточенно ждут.

– И? – не выдерживает Назарет.

– И когда такой человек появляется, возможно, мы любим в