Роялистская заговорщица - Жюль Лермина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ничего не боюсь.
– Вот это-то я и желал услышать от вас. Это только доказывает, что у вас есть охранный лист, почем знать, может быть, их у вас два. Отчего бы вам не дать мне один из них; я догадываюсь, вы боитесь, что я воспользуюсь правом пропуска для какого-нибудь неблагоразумного поступка. Будьте покойны, я совсем не собираюсь теперь, по крайней мере, вступить в какие-нибудь препирательства с якобинцами Бонапарта. Если я воспользуюсь охранным листом, то, даю вам слово, только в минуту крайности. Но отчего же, черт возьми, не спасти своей шкуры, когда это можно.
Лавердьер не ошибся.
Он попал верно; у старого господина был при себе паспорт или чистый бланк за подписью министра полиции.
Да и разве Лавердьер был не прав: он был достаточно смел, чтобы выбраться из всякого безвыходного положения, отчего же ему не помочь.
– Я впишу ваше имя, – сказал гордо, закинув голову, эмиссар, взявшись за перо: – «капитан Лавердьер», не правда ли?
– Нет, – ответил авантюрист. – Напишите мое настоящее имя… – и он шепнул несколько слов на ухо своему слушателю, который промычал.
– Неужели… старинная ветвь…
– Которая только и ждет, чтобы снова зазеленеть… – проговорил Лавердьер, выпрямляясь.
– Король вам это припомнит, – прибавил тот с особым оттенком почтения к авантюристу.
Они раскланялись. Лавердьер вышел.
Теперь он был на настоящем пути.
Теперь действовал не капитан авантюрист, а слуга, с которым придется рассчитываться не золотыми, а несколько иначе.
У него не оставалось никакого сомнения насчет того, какого рода была его миссия.
Начальнику корпуса враги Наполеона не могли вручить ничего иного, кроме плана измены.
Тем лучше: чем ниже задача, тем выше награда, да и что за щепетильность вдруг у Лавердьера…
Но если благородные миссии возвышают энергию, придают храбрости, – низкие, подлые дела, если и подтягивают временно нервы, зато после них во всем существе чувствуется какое-то омерзение к себе, медленное презрение.
Лавердьер, обыкновенно отправляясь в опасность, бывал весел, беззаботен в душе, злился только наружно, вообще играл в смерть, как играют в кости; на этот раз он был серьезен.
Он вернулся к своему товарищу более задумчивым, чем бы желал того.
В ожидании часа отъезда знал, что только ночью ему можно будет пробраться из Мобежа в Филипвиль, и что у него, следовательно, оставалось около часу временя, он расположился в маленьком домике, служившем главной квартирой, в котором, хотя он был и нежилой, имелось все необходимое для старых воинов – столы, стулья, бутылки.
– Ну, теперь за прощальный кубок! – обратился он к Франсуа «Синему», – и за дело. Что с тобой?
Старый солдат был бледен как смерть.
– Гм! – продолжал Лавердьер, всматриваясь в него, – ты, кажется, боишься за свои старые кости, так черт с тобой совсем, я и без тебя обойдусь…
– Дай мне выпить, – проговорил тот.
Водка была в запасе.
На дворе стояла страшная жара, нечем было дышать, кровь приливала к голове.
Наши молодцы не разговаривали, что-то подавляло их. Вдруг оба вздрогнули.
Пустяки, где-то вдалеке протрубил рожок, далеко, далеко, где-то на горизонте, вероятно, проходил кавалерийский корпус по Жемонскому шоссе в полумили.
Франсуа Синий выпил полный стакан и со всего размаху поставил стакан на стол.
– Что с тобой, приятель? – спросил Лавердьер.
– Ничего, меня томит жажда.
Затем, точно помимо воли, он пробормотал:
– А все-таки низкое ремесло!
– Что ты сказал?
Тот взглянул ему прямо в лицо, точно собираясь что-то ответить, затем схватил бутылку и молча налил себе еще стакан.
Лавердьер украдкой наблюдал за ним. Что происходило в голове этого негодяя? Какой-нибудь каприз продажного человека, чтобы получить побольше за свои услуги. Что ж, можно будет и дать… посмотрим… ведь этот народ трудится только из-за денег.
– Чем ты недоволен?
– Ничем.
– Водка нехороша, что ли?
– Чудесная, первый сорт. Налей-ка еще.
– Ты слишком много пьешь.
– Есть вещи, которые нелегко даются…
– Послушай, скажи, что с тобой. Ты боишься?
– Нет, кажется, что нет.
– Ты знаешь, как я обращаюсь с трусами?
Говоря это, Лавердьер пояснительным жестом ткнул его рукою в бок.
– Я никогда не был трусом, – ответил тот. – В Флерусе…
– Сделай милость, не начинай… Я знаю, старый друг, – продолжал Лавердьер дружелюбно, – что тебя печалит… Тебе не особенно улыбается перспектива висеть где-нибудь на суку или быть подстреленным, как птица… За этот риск, по-твоему, надо получить хорошую плату… Гм! Вот оно что… У нас в горле пересохло, а зубы-то длинные…
Он опустил руку в карман и вынул кошелек.
Он высыпал из него несколько золотых ему прямо в руку.
– Что, теперь легче?.. Протяни лапу…
Франсуа протянул ему руку, улыбаясь.
– Ну, видишь ли, – заговорил Лавердьер, – все это ребячество. Поговорили откровенно, и все выяснилось… Золото даром ведь не дается. А теперь мы с тобой переоденемся. Теперь мы не какие-нибудь торговцы крупою или скотом, а солдаты, которых везде пропустят, при условии, однако, не попадаться людям на глаза.
Лавердьер направился к сундуку, который стоял в углу. Он открыл его и вынул из него военное платье.
– Я буду стрелковым поручиком, а ты простым солдатом. Мы будем курьерами. Их тут рассылают десятками, и нас никто не тронет, а если бы, по несчастью, нас кто-нибудь задержал, у меня есть готовый ответ… Тебе, не шутя, нечего бояться… Снаряжайся.
И, не обращая больше внимания на Франсуа, который все еще любовался золотыми, держа их в руке, Лавердьер стал надевать военную форму.
– Ты еще не готов? Вечереет, минуты дороги… Пьян ты, что ли? Одевайся.
И он бросил ему предназначенный ему костюм, но тот не двигался.
– Тебе горничную надо, что ли? – спросил он, смеясь. – К твоим услугам.
Он подошел к нему и накинул ему мундир на плечи.
Тот разом подскочил, схватил мундир и стал его рассматривать во все глаза.
– Ну, что же? Знаешь, почтенный, ты начинаешь меня выводить из терпения… Да или нет, будешь ли ты, наконец, одеваться, или нет?
Франсуа с ужасом отбросил от себя мундир и грубо проговорил:
– Нет, не буду.
– Это еще что за выдумки? Вам, может быть, угодно офицерские звездочки?
– Нет, – ответил тот. – Но… это мундир корпуса, в котором я служил.
– Так что же?
Франсуа Синий выпрямился.
– Ты хочешь знать, так слушай же. Я слышал, какая обязанность на нас возложена, мы должны предать, продать французов иноземцам. Мне это претит, и я этого делать не стану.
