Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

надежности, доходах на активы и лояльности клиентов, но по лицу господина Канагавы он понимал, что тот не верит ни единому его слову и как будто догадывается про кролика. Он взглянул на Такизаву: у того было усталое лицо простуженного человека и уже начинали слезиться глаза. Завтра у него, наверное, начнется лихорадка.

– Послушайте, Такизава-сан… вам, может быть, лучше остаться здесь на день-два, а то вы совсем разболеетесь.

– А? – Такизава хотел было возразить, но вместо этого прижал к носу очередную салфетку и высморкался. – Вы так считаете?

– Все равно сейчас суббота, а раньше понедельника господин Канагава, скорее всего, не сможет со мной встретиться.

– Но ведь… – Финансовый аналитик на мгновение задумался. – Я бы мог просто позвонить ему отсюда… Я могу сказать господину Канагаве, что вы с энтузиазмом готовы принять его предложение.

– Я вам очень благодарен, но не хотелось бы, чтобы вы занимались этим в ваш отпуск. – Александр помедлил. Японские формальные выражения казались тяжелыми и неуклюжими, как камни, которые приходилось переворачивать одеревеневшим языком. – Мне бы не хотелось доставлять вам еще больше беспокойства. Впоследствии я не буду знать, как отплатить вам за оказанное содействие.

Такизава несколько раз удивленно моргнул, бросил растерянный взгляд на Акио, ища у него поддержки, но тот молча жевал якитори и всем своим видом показывал, что ему нет дела до разговоров всяких там банковских менеджеров.

– Но… но ведь эта работа очень важна для вас. – Такизава сделал последнюю попытку. – Мне было бы совсем не трудно вам помочь.

– Один-два дня ведь ничего не решат. – Александр протянул руку и, хотя они с Такизавой были всего лишь коллегами, дотронулся до его плеча и слегка сжал его пальцами. – Вам нужно отдохнуть, а потом мы вместе вернемся в Нагоя. До какого дня у вас отпуск?

– Ну… вообще до среды…

– Вот и отлично! Вернемся в Нагоя в среду, а в четверг я встречусь с господином Канагавой и побеседую с ним о новой работе.

– Но ведь… – Такизава окончательно растерялся. Глядя на его смущенное мальчишеское лицо, Александр чувствовал угрызения совести, но желание во что бы то ни стало остаться на острове было сильнее – он уже и сам не понимал, что держит его: растущая привязанность к Изуми, влечение к Томоко или любопытство к Кисё.

Вечер наступил незаметно, и после ужина Александр и Акио решили пройтись с Такизавой до его гостиницы. Сато, недовольный тем, что ему не удалось поучаствовать в разговоре, проводил их с поклонами и кислой миной: обернувшись, Александр увидел в сгущающихся влажных сумерках его склоненную фигуру, за которой на ветру трепыхался норэн.

Такизава раскрыл зонт, но ветер тотчас рванул зонт у него из рук, бросив ему в лицо пригоршню холодной воды.

– Чудная погодка для острова-курорта! – Ухмыльнулся Акио. – Даже отсюда слышно, как сейнеры бьются о пристань!

Александр прислушался: со стороны моря действительно доносились сквозь шум ветра и волн какие-то хлопки и глухие удары, как будто корабли с силой ударялись бортами об автомобильные покрышки, подвешенные к причалу. Он снова подумал, что жестоко было заставлять Такизаву остаться на острове, да еще и прикрывшись вежливыми фразами про заботу о его здоровье, – в Нагоя его простуде было бы куда как лучше. Люди беспомощны перед кэйго, банковским менеджерам это хорошо известно.

Такизава остановился в самой дорогой гостинице из всех, что были на острове, – небольшом двухэтажном рёкане «Аваби»[168] в районе Нисихама. Пока они шли до гостиницы, он, похоже, совсем расклеился. Александр думал купить ему какое-нибудь лекарство, но единственная аптека по пути была закрыта. Акио всю дорогу молчал – к нему, похоже, вернулось его утреннее хмурое настроение, а может, виной всему была погода, но Александру казалось, что парень просто все понимает и осуждает его. Дорогу им торопливо перебежала небольшая тень и скрылась в мокрой траве у обочины.

– Там кошка… – Судя по голосу, у Такизавы уже зуб на зуб не попадал от холода. – Голодная, наверное…

– Не лезть же теперь за ней в кусты, Такизава-сан, – сказал Александр. – Да она и в руки вам не дастся, они тут в основном дикие.

– Да уж, погодка… – Ворчливо повторил Акио. – Мой прадед в такую погоду говорил, что японцы за все свои грехи заслужили жить в мокрой заднице.

– Ваш прадедушка осуждал политику Японии во время войны? – Осторожно поинтересовался Такизава. – Конечно, война была нашим большим заблуждением, но ведь сейчас…

– Ничего он не осуждал, он хоть и читал газеты с утра до вечера, в политике смыслил не больше, чем рыба в ремонте автомобилей. Все это нужно было ему только для вида, он просто был старым ворчливым засранцем, вот и все, – отрезал Акио. – Ему нравилось, когда другим людям плохо. Однажды, когда я был мальчишкой, рыболовный крючок воткнулся мне в ладонь, и я прибежал домой в слезах, держа перед собой руку, с которой на пол капала кровь. Мама, конечно, запричитала и сразу развела в воде соль, чтобы промыть рану, а прадед это увидел и так смеялся, что чуть было не подавился своей вставной челюстью, будто бы ничего забавнее он в жизни не видел: «Маленький сосунок вообразил себя рыбаком! Ну что, поймал большого тунца, Акио-кун? Вижу, поймал ты только самого себя!» Вот таким он был, мой прадед, – надеюсь, ему сейчас хорошо в его могиле под проливным дождем.

– Соо нан дэс ка… – С некоторой заминкой отозвался Такизава. – Наверное, вам было ужасно больно.

– Угу, – буркнул Акио, – еще как больно, да и крючок, понятно, был не очень-то чистый, рана загноилась, хоть мама и промыла ее соленой водой, а это против всякой заразы первое средство. Я даже в школе на какое-то время был освобожден от письменных заданий, учителя меня жалели, говорили, куда ему с такой рукой выводить кандзи. Зато прадед мой развлекался, как мог: сядем утром завтракать, так он опустит этак свою газету, сморщит нос и говорит: что это за странный запах, что ты сегодня такого приготовила, Икэда-сан?[169] Икэда – это девичья фамилия моей матери, она, выйдя замуж, стала Игараси, но прадед так и называл ее до самой своей смерти Икэдой-сан, так он над ней издевался. Раньше, говорит, ты вроде бы не готовила на завтрак тухлой рыбы… ээ, да я забыл, что наш Акио-кун поймал на днях здоровенного тунца – не он ли протух, посмотри получше, Икэда-сан, ты ведь хорошая хозяйка и не потерпишь на своей кухне испорченной рыбы. – Акио очень похоже изобразил скрипучий голос старика и, закончив рассказ, сплюнул на землю.

– Соо ка[170]… – Ветер снова рванул зонт из рук Такизавы. – Ох, какой сильный… все-таки в Нагоя тайфун не так чувствуется…

– Просто мы на самом побережье, здесь ветер всегда сильнее, сейчас свернем и перестанет, – попытался успокоить его Александр.

– Ну да, в Нагоя здоровенные дома, к тому же в такую погоду никто без особой надобности не высовывает носа на улицу, – невесело пошутил Акио. – Сидели бы в своем банке, зачем вы потащились посередь осени в отпуск?

– Я бы с радостью, – отозвался Такизава, – но, понимаете, мы с моей Ёрико немного… а, вот и моя гостиница! Оказывается, идти до нее было совсем недолго!

– Да здесь все близко, так что до среды наш курорт успеет вам до смерти надоесть.

– Нет-нет, что вы, я на самом деле очень рад, что останусь на Химакадзиме. – Такизава поднялся по ступеням гостиницы и, оказавшись под навесом, с облегчением сложил зонт. –