Портреты и прочие художества - Вячеслав Малежик

Переварив эту информацию, наш вертолет взмыл (а? слово-то какое!) в небеса и взял курс на Харасавей. Кстати, в Гагре, где я многократно отдыхал, в местном ресторанчике видел устройство, подобное кострищу в яранге с отверстием – дымоходом высоко под крышей. В центре был разведен огонь, а высоко над ним крепились и коптились куски мяса. Единство мира и культурного пространства, однако…

Примерно через час лета мы вошли в зону действия диспетчеров поселка Ахтарка. Напомню, я опять сидел на месте второго пилота в шлемофоне. И дальше состоялся диалог первого пилота и диспетчера, вернее диспетчерши (не знаю, правильно ли так сказать по-русски?).

– Куда летим?

– На Харасавей.

– Кого везете?

– Да артиста одного… Малежиком зовут.

– Ой, я никогда не разговаривала ни с одним артистом. Он где у вас, в салоне?

– Да нет, рядом сидит.

– А можно?..

– Все можно, – включился я в разговор.

– Это вы?

– Да, мы…

– Я никогда…

– Вы знаете, я тоже никогда не пел ни для кого, находясь в небе.

– Ой, вы для меня споете?

– Ага, без фонограммы.

– Ой, я на седьмом небе!

– А я тогда на каком? Я выше вас…

И я запел в микрофон, встроенный в шлем. Я спел «Провинциалку», потом «Мадам». Были слова признательности, мы попрощались… Прошло месяца два или три. Концерт мой в Сочи, и вдруг на сцену поднимается женщина с громадным букетом цветов.

– Спасибо, Вячеслав. Я диспетчер с Севера. Помните, вы мне еще пели по радио?

– Конечно, помню. Знаете, я не каждый день пою в небесах.

– Вы не представляете… Вы сделали меня счастливой на полмесяца. Спасибо вам еще раз.

Как иногда мало нужно, чтобы человек почувствовал себя счастливым.

А тогда мы прилетели на Ямал. Харасавей. Полярная ночь, шум газокачалок, скрип шагов газовиков, возвращающихся со смены… И все это освещено колеблющимся светом сжигаемого попутного газа. Картина нереальная, будто из фильма о космической одиссее. Мы в гостинице, через три часа концерт. Кто-то робко стучит в дверь.

– Зайдите.

Заходит молодой лейтенантик и, переминаясь с ноги на ногу, обращается ко мне.

– Вячеслав, не могли бы вы перед концертом нашим солдатикам что-нибудь рассказать, петь не надо. Мы здесь самая северная часть в России. Мы связисты.

– Могли бы… Но я пою лучше, чем говорю. Может, лучше спеть?

– О, это было бы замечательно. Мы об этом даже не могли и мечтать.

И я отправился с этим молодым лейтенантиком в их часть.

– Где петь?

– Да в ленинской комнате.

Входим в помещение ленинской комнаты, и как будто в школе при встрече директора, двадцать совсем еще мальчишек, безусых, худеньких, с чистыми подшитыми белыми воротничками, дружно встали за своими партами. Я обомлел. Вид этих мальчишек, которых хотелось спрятать за пазуху и защитить, обогреть, никак не ассоциировался у меня с понятием «защитник Родины». Дома у меня остался такой же старший Никита. Ну как можно этих пацанов бросать на растерзание матерым убийцам, головорезам в Афган, в Чечню, да куда угодно?!! Минуты две-три я собирался с мыслями, чтобы что-то сказать, спеть. Что говорил, не помню, думаю, про ответственность лидеров государства, что-нибудь про мудрую политику, которая не допустит нового кровопролития. Говорил и не верил самому себе… А из головы не выходила мысль: «Так вот как выглядит „пушечное мясо“. Да и на Севере оно в холоде лучше сохраняется».

V

Наша страна столь велика, что ее граница по Северу тянется не одну тысячу километров. А если учесть, что наши территории почти примыкают к Северному полюсу, то, наверное, половина линии, которая отвечает за широту на северах, наша.

И такая, блин, жалость, что Аляску отдалиАмерикосам за фунт изюму.И в Анкоридж уже не слетаешьПопеть в преддверии выборов в Думу.И Шпицберген живет по норвежским законам,И треску ловят там, чтоб кому-то на стол.Уголек там рубают, но эти вот тонныСтоят, словно из злата, такой вот прикол.

У меня стишки сейчас родились.

Да, примерно такие мысли у меня были, особенно про Аляску, когда мы вместе с женой и четой Олсонов, наших друзей из Америки, отправились в круиз из Сиэтла на Аляску. Корабль был из серии суперлайнеров, каюта с отдельным балконом соответствующего уровня. Все устраивало. Но было чертовски обидно, а мы добрались до места первой стоянки, ну зачем мы вот так с Аляской, и почему ихние гидропланы пролетают, как стрекозы, мимо нашего лайнера? Чистая акватория, прозрачный воздух, ну зачем?.. А потом приходит осмысление – вспоминаешь наш Петропавловск-Камчатский, порт какой-нибудь Кеми со скелетами ржавых остовов кораблей, и уже не ищешь человека, который ответит на твой вопрос. Чистенько, аккуратненько, все регламентировано – хочешь охотиться – плати за лицензию, и вперед. Рыбалка на лосося? Достаешь кредитную карту – и решаешь вопросы. Круиз рекламировался, как путешествие в Русскую Америку. Да, исследователь и первопроходец Баранов, да, русские аргонавты… Но все же туристы ехали посмотреть на китов в их брачный период, и это зрелище стоило и денег, и времени.

А Русская Америка? Забавно… Город Кетчукан, где расположена главная православная церковь этого штата, ничего близкого к русским, вернее к российским православным храмам, я не обнаружил – ни в архитектурном облике, ни во внутреннем убранстве. Деревянная церковь, но не та, что на Ладоге и Кижах, а скорее кирха по внешнему облику. Когда входишь – первая неожиданность: с тебя взимают плату за вход – недорого, но все же. Это даже скорее не церковь, так как я не увидел алтаря, даже красного угла я не сумел обнаружить, но, может, это говорит мое дилетантство. Хотя…

Я надеялся найти в этой церкви людей, говорящих на чистом русском языке, не засоренном жаргонизмами и англиканизмами. Ух, словечки употребляю… Но не тут то было… Оглядев помещение церкви, которое было похоже на зал в галерее, где выставлены иконы, я обнаружил батюшку. Обратившись к нему по-русски, я понял, что ответа не дождусь ни на стерильном, ни на вульгарном русском языке. Мы плавно перешли на английский.

– Здравствуйте, мой отец!

– Здравствуйте.

– Я из России, и мне интересно…

– Слушаю вас!

– Кто прихожане в вашем приходе и говорит ли кто из священнослужителей по-русски?

– Нет, русскоговорящих священников у нас нет, да и прихожан русских тоже нет.

– А кто же ваши прихожане?

– В основном индейцы, немного японцев и корейцев и три семьи греков.

Русская церковь, «путешествие в Русскую Америку» – бизнес, и ничего личного.

Попытка найти что-то русское, что меня бы удивило, была безуспешна. Фрайерский набор товаров, которые оптом скупались в России у тех же дилеров, что поставляли сувениры на Ленинские горы и другие Places of interest: Палех, ложки, матрешки и почему-то полный набор песен Н. Кадышевой (лихо работают ее службы!). Отправился в ближайший магазин и разговорился с местными продавцами.

– Как живете?

– Да неплохо, пока сезон, пока приходят океанские лайнеры, жизнь кипит: работают рестораны, кафе, магазины. Все крутится вокруг туризма.

– А как долго?

– Примерно с 1 мая до 15 октября.

– А что потом?

– Что потом? Последний корабль уплывает, все закрывается, и жизнь замирает.

– А что делают люди?

– Пьют.

– Все?

– Все… Ну, может, дети ходят в школу и не пьют. Мы же Русская Америка.

Я сделал вид, что не понял шутку, и не рассмеялся.

VI

А вообще на Северах, может, действительно не хватает гормона радости. Выпивают. А может, это проявление гостеприимства? Вот в таком застолье в поселке Баренцбург, что на архипелаге Шпицберген, в застолье, которое плавно перешло в игру на бильярде, я познакомился с одним из своих самых надежных друзей – Олегом Мнацаканяном. Он был невысокий, с животиком и усами, веселый дядька, удивительно похожий на «тирана» Иракского народа Саддама Хусейна. Мы оказались с ним в одной команде и благодаря его умению (в мою задачу входило не делать подставок) выставили несколько пар. А игроки – они же участники конференции, они же просто гости шахты, которая отмечала юбилей.

Мы прилетели из Москвы на Ту-154, и среди нас были члены правительства, «знатные» шахтеры, нефтяники и газовики, и даже священники. Олег, как потом выяснилось, был генеральным директором «Арктикморнефтегазразведки» и, судя по разным косвенным признакам, был в авторитете в «высших эшелонах власти». Шахты на Шпицбергене – в Баренцбурге, да и Пирамида, были убыточными, но их поддерживало государство, так как по условиям договора, заключенного еще в царское время, эта земля наша до тех пор, пока на шахтах добывается уголь. И если наша шахта перестанет функционировать, то территорию выкупят, к примеру, США и построят рядом с Россией либо станцию слежения, либо ракет навтыкают (Шпицберген – свободный архипелаг, находящийся под юрисдикцией Норвегии).