Портреты и прочие художества - Вячеслав Малежик

Еда

Почему-то запомнилась фраза Кисы Воробьянинова из «12 стульев», когда он размышляет о том, что голос любимой женщины с годами не меняется, несмотря на все метаморфозы внешности его обладательницы. У меня подобные открытия были связаны с запахами, а также со вкусом той или иной еды, когда всплывали время, место и герои «давно минувших дней».

Однажды во время концерта ко мне на сцену поднялась девушка с букетом цветов. Я наклонился к ней, чтобы дежурно поцеловать в щеку, и вдруг меня обдало ароматом ее духов, ее самой…

Я не занимался ни в тот момент, ни позже, после концерта, анализом составляющих запаха, но у меня сразу же возникла картина: Черное море, Джемете, пляж и, конечно, девушка, с которой у нас тогда был красивый роман. И, наверное, я мог бы в те годы взять ее след и, как преданный пес, отыскать и спасти мою избранницу. Причем сказать, что П. Зюскинд списал героя своего «Парфюмера» с меня, было бы неправдой, потому что, когда жена нынче, демонстрируя свои новые духи, спрашивает:

– Ну, как?

– Да неплохо, очень свежий весенний запах, он будет хорош в твоей коллекции, – блею я.

– Какой свежий? Он, наоборот, очень терпкий.

– Дорогая, извини, у меня сегодня нос заложило.

И вот те на… А в тот раз отчетливые видения, аромат моря, аромат девушки. А может, все это я в тот момент придумал? Ну а если и придумал, то все равно я совершил удивительное путешествие во времени, и спасибо той зрительнице за ее букет и незабываемый аромат.

Как ни крути, память хранит какие-то звуки, вкусы, ощущения от прикосновений, полученные и запомнившиеся в момент первого впечатления от них. Потом были другие, но они были не столь ярки, как первые, и поэтому не оставляли такого следа. А если были яркими, то находили себе место на соответствующей полочке в моем компьютере. И комплекс воздействия на органы моих чувств включал ЭВМ моей башки, и, проведя соответствующей анализ, мозг выдавал соответствующий ответ.

Однажды зимой, находясь на море в районе Анапы, я никак не мог понять, почему не получаю положительного ответа при идентификации «море не море». Чего-то мне не хватало… Причем температуру воздуха и воды я исключил из своего анализа. И я понял… Не было слышно привычного летнего стрекота цикад, без которого для меня не существовало ощущения Черноморского побережья.

Слуховые, зрительные, осязательные ассоциации, конечно же, меняются. И возраст не является лучшим хранителем способностей их улавливать. Со вкусовыми дело обстоит несколько иначе. Мой друг Ю. Валов часто говорит фразу: «Как я могу объяснить человеку вкус соленых огурцов, если он их ни разу не пробовал». И слово «пробовал» в этой фразе для меня ключевое. Мои сверстники и я родились вскоре после окончания войны. Голод 1947 года, о нем написано-переписано, а я в этот год родился. Как меня кормили тогда, сейчас трудно судить, но я думаю, как младшему в семье, мне что-то там подбрасывалось. А еще, и это я отлично помню, мне вменялось в обязанность выпить ложку рыбьего жира. Это отвратительный напиток, но, говорят, что он всех моих сверстников спас от рахита. Говоря «отвратительный напиток», я имею в виду его вкус. Сейчас слышал, что его прописывают дистрофичным детям, но они его принимают в капсулах и поэтому даже не представляют тошнотворный вкус этой маслянистой жидкости (читай определение про «вкус соленых огурцов»).

Жил я, если кто помнит ранние произведения писателя В. Малежика, полгода в Москве, полгода в деревне Занино. В деревне было, конечно, сытнее: корова, солонина, с июня в лесу грибы-ягоды, рыбалка. В июле появлялись огурцы, а в начале августа – картошка. А мед прошлогодний и этого года, когда из медогонки тебе наливают тарелку свежего гречишного или липового, кружка молока и кусок только что испеченного кисло-сладкого заварного хлеба! Ничего более восхитительного по вкусовым эмоциям я не ел.

И сейчас бы рванул в любой далекий ресторан, чтобы окунуться в ту вкусовую гамму. Какие фондю, какие там пармезан и паста?! Смыв с рук верхний слой пыли и грязи и не заморачиваясь, что не отмыл цыпки, вытирая рукавом или тыльной стороной ладони нос, садился я за стол, и бабушка наливала из махотки кружку холодного, только что из колодезя, молока. И, заталкивая в рот эту немыслимую вкуснотищу, помогая себе пальцами, в три глотка проглатывал молоко, хлеб, мед, а потом еще картошку с пенкой, «как ты любишь». И летел во двор с куском хлеба, на котором были соль с подсолнечным маслом и зеленый лук. И тебя ждали ребята:

– Сорок восемь – половину просим, – кричали ребята и получали свою заслуженную половину, но мог и я, опередив дружков крикнуть:

– Сорок один – ем один.

И не было в этом жадности, а была всего лишь игра. И мы шли на пруд или на канаву. Канава – это была лесополоса вокруг деревни Занино, она отделяла барскую усадьбу от остальной деревни, и там у нас были излюбленные места для игры в войну и пряталки, в казаки-разбойники и в ножички. А еще мы шли в лес и в поле и собирали какие-то корешки и стебельки – жевали их и, думаю, как собаки, уходящие во время болезни в лес, улучшали свой иммунитет.

Что греха таить: гнезда птиц мы, правда, не разоряли, но влезть в гнездо диких пчел и шмелей – милое дело. Вкусно? Да… И опасно, особенно если это «кувшин» шершней. И тогда наперегонки в речку, кто быстрее – или ты нырнешь с головой под воду или тебя покусают и потом дня три ходить с опухшей мордой, так как лицом это назвать сложно.

Сейчас маленькая заметочка-рецепт, которая может быть использована в какой-либо кулинарной программе ТВ. Лет в одиннадцать меня стали отпускать ночью в кино. А поскольку в нашей деревне этих фильмов не крутили, мы шли в соседние деревни за 3–5 километров от Занино. Возвращались домой под утро, в полтретьего-три. Я ложился спать, а в полшестого бабушка меня будила то ли на ранний завтрак, то ли на поздний ужин. Назовем это «ночное». Из печки доставалась алюминиевая миска с моей любимой «картошкой с корочкой», наливалась кружка молока, я брал свою персональную ложку со свастикой на черенке, которую во время войны бабушке подарил какой-то солдат. Трофейная ложка. И я приступал к трапезе. Съедалось, причем с неизменным удовольствием, все, и я снова отходил ко сну, чтобы уже проснуться часов в 10–11.

Так вот он, рецепт приготовления «картошки с корочкой»:

1. В печке готовится картошка в «мундире», если это молодая картошка, то еще лучше.

2. Картошка чистится, режется и солится по вкусу.

3. Затем в чугунок или в горшочек (в моем случае, это была алюминиевая миска) добавляется топленое масло, бьется домашнее яйцо и можно добавить еще сливок.

4. Все это накрывается чем-то, чтобы не попали угольки и ставится в печку. Через час «картошечка с корочкой» золотого цвета, необыкновенно вкусная, готова.

Ни в каких микроволновках, ни в каких духовках наших «чудо-квартир» не получалось подобного блюда. Может, картошка пошла не та, а это весомый аргумент, может, жар, который в печке обладает какими-то специфическими свойствами, но факт остается фактом. И вдруг пару лет назад в ресторане горнолыжного курорта в Шамони мы с женой отведали «картофель по-домашнему». И я вспомнил вкус из своего детства. Мы расспросили ресторатора «как это» и «что это». И он нам поведал свой рецепт, но в Шамони добавили в картофель еще сыр. В русской деревне сыр не делали и дальше простокваши и творога молоко не преобразовывали. Хотя масло сливочное иногда зимой, когда не было большого количества детей, гостивших в деревне, сбивали.

Однажды Слава Тягунов, а нас было четыре Славки, я был Славка Евденин (в честь моей бабушки Евгении Никитичны), а он был Арсюхин или Арсик (в честь своего деда)… так вот Арсик меня подбил, а он был отменный хулиган, драчун и заводила, после очередного кино залезть в колхозный колодец. Добычей были сливки, которые бы мы сняли из фляг с вечерним удоем… И если сметана иногда доставалась, в частности и мне, за столом как соус к картошке или овощам, то сливки – это было заветное лакомство.

И мы полезли в маленький домик, где был колодец и в нем шесть фляг, готовых с утра быть отправленными на молокозавод. У нас было в руках по поллитровой банке, и мы треснули от жадности по три до краев наполненных, наверное, 30-процентными сливками, баночки. Было ли вкусно? Не помню… Помню, что, когда мы вышли на «волю», небо было в алмазах – чуть кружилась голова и в глазах мерцали какие-то звездочки. Печень не взорвалась, ненависти к сливкам с тех пор я не испытываю, но употребляю их умеренно, добавляя в кофе и чай. Приятно, что жадность фрайера в тот раз не сгубила.

Первый раз мясо, парное мясо, я попробовал в 1961 году, стало быть, мне было уже четырнадцать лет. Это произошло, благодаря «горе-реформе» Н. С. Хрущева, когда решили, что ни к чему держать скотину в частных хозяйствах, а молоком и мясом страну обеспечат колхозные животноводческие фермы. И домашний скот пустили под нож, и в магазинах появилось парное, то есть свежее мясо, причем его было изобилие, и оно упало в цене. Это произошло тогда, когда ценообразованием занималось государство, а не рынок. Я был поражен его вкусом, но «праздник жизни» продолжался недолго, и скоро магазины вернулись к торговле мороженым мясом.