Убийства в Полянске - Алексей Кротов

в волосянку, любопытному ответили, что Синицкий назвал Бориса Борисовича Евсеева Борисом Барбосовичем, а тот, в свою очередь, Артамона Георгиевича Синицкого – Охламоном Георгиевичем.

А между тем активное обсуждение убийства не затихало. Тут и там собирались большие и маленькие группы, вполголоса, негромко обсуждающие происшествие. Больше всех старалась Ленка. Она была вездесуща. Её тощая угловатая фигура мелькала то тут, то там, перебегая из конца в конец.

– Это все Шельма виновата, – доверительно жужжала она каждому встречному. – Надо пойти и всем вместе судить её.

– Вот ты и иди, – сказала ей Анна Дмитриевна Тарасова, – а нас оставь в покое.

Анне Петровне Дочкиной надоели так, что она закрылась в доме изнутри и на стук не отвечала. Она не подавала признаков жизни даже тогда, когда Дудкин стал играть под её окнами на трубе. Правда, потом ему долго пришлось спасаться от разъяренной Саврасихи, которая гонялась за ним по деревне с дубиной. Почтенную сельскую матрону, чей дом находился рядом с домом Дочкиной, эти звуки доводили до состояния белой горячки, причем три ее любимые кошки устроили такой концерт, что хозяйка чуть не оторвала одной из них хвост. Только возраст и вес Саврасовой (а весила она 96 килограмм) позволили горе-музыканту спастись. Артамон Матвеевич Бочкин все больше отмалчивался, стараясь не участвовать ни в каких пересудах. Но по деревне уже пошел слушок о его жуткой ссоре с покойной, очевидно, пущенный милейшей Марией Николаевной Симагиной. Сама же Мария Николаевна напоминала сдобную булочку, обильно политую маслом. Её маленькие круглые щечки прямо-таки лоснились от удовольствия. На вопрос, кого она подозревает, Мария Николаевна неизменно делала грустное лицо и говорила: «Кому как не…» – здесь она обрывала себя на полуслове и бросала многозначительный взгляд на дом Тишкиной, где жили родственники покойной.

Все четверо старались не выходить из дому без крайней необходимости, так как чувствовали явную недоброжелательность поляцев.

– Точно говорю: кто-нибудь из них и придушил, – слышалось изо всех углов и щелей. – Посмотрите только на эту Адскую, фамилия-то какая, да и вид чертовский.

Старуха Матрена Тимофеевна, к той, которой обещался зайти следователь Попов, да так и не нашел времени и, по правде сказать, желания, требовала устроить крестный ход.

– А я возглавлю похоронную процессию, – шепелявила старушка. – Сейчас стало можно. И впереди самый большой крест понесу.

– Где тебе, старая, – окинув с головы до ног едва держащуюся на ногах старушонку, добродушно заметила Пелагея Егоровна Цепкина. – Ты ж под этим крестом и похоронишься.

– А мне явилась Пресвятая Богородица, – голосила Матрена Тимофеевна, двигаясь по деревне со скоростью, какую позволяли ей развивать годы, – и сказала, что Алена уже в раю и её объявили великомученицей.

Тарасова, которой надоели причитания старухи, грубо посоветовала ей отправиться к Богородице и тоже стать великомученицей. Но больше всех удивляло поведение Редькина. Он вообще ничего ни с кем не обсуждал, а спокойно полавливал форель с утра до вечера.

– Здорово Амфитрион на всех наплевал, – восхитился Дудкин. – Пойду и я рыбку половлю, – объявил он, собирая удочки.

– Чтоб ты утонул, – от всей души пожелала ему Пелагея Егоровна Цепкина.

– И тебе того же желаю, – безмятежно отозвался музыкант. И он ушел на речку в своей старой рыбацкой куртке, карманы которой подозрительно оттопыривались. И в то время как работники милиции решали, кто же преступник, общественное мнение Полянска большинством голосов вынесло обвинительный приговор всем четверым родственникам Тишкиной вместе взятым.

Глава 21

Обед в доме Тишкиных

Похороны Алёны Александровны Тишкиной состоялись во вторник, третьего июля. Она была похоронена на местном кладбище рядом со своим отцом. На похоронах присутствовал почти весь Полянск. Были и представители утесовской милиции. Сознавая всю трагичность момента, жители вели себя соответствующим образом. Даже Дудкин не бил в барабан и не проявлял каких-либо других признаков своей обычной разнузданности. Больше всех плакала Ленка, слёзы ручьем лились из её глаз. Она даже пыталась держать речь и начала перечислять все достоинства покойной, пока рыдания не помешали ей говорить. Матрёна Тимофеевна громко звала священника и вновь кричала про Богородицу.

Таисия Игнатьевна стояла немного в стороне, задумчиво оглядывая пришедших. «А ведь кто-то из этих людей с подобающе грустными лицами хладнокровно убил её», – думала Таисия Игнатьевна, и при этой мысли в её душе закипали горечь и негодование.

Анна Дмитриевна Тарасова стояла неподвижно, с белым отсутствующим лицом. В этот момент она напоминала мраморную статую. Пелагея Егоровна Цепкина хотела только одного: чтобы похороны поскорее закончились. Зоя тоже чувствовала себя не в своей тарелке в этой мрачной атмосфере. Краем уха она услышала, как Амфитрион сказал Дудкину, что похороны – подходящий повод выпить. Музыкант согласно кивнул, при этом лицо его озарила счастливая улыбка. Одними губами он спросил:

– Когда?

– В пять, – беззвучно шевеля губами ответил Редькин.

Улучив минуту, Зоя отвела мужа в сторону и высказала ему все, что думает о его безобразном поведении.

– Но, Зоенька, – возразил Амфитрион, – ведь так принято. На похоронах всегда пьют за упокой души.

– Ты услаждаешь только свою душу, – гневно сказала Зоя, – на чужую тебе наплевать. Смерть для тебя – лишь удобный повод выпить. Мне стыдно за тебя, Амфитрион.

Редькин принялся было возражать, но Зоя его уже не слушала. Она отошла в сторону и встала рядом с матерью.

Ближе всех к могиле стояли родственники. Алексей Александрович Тишкин тер платком воспаленные глаза. Жена была рядом, её бесстрастное лицо, как всегда, ничего не выражало. Жизнерадостный Люгеров напустил на себя скорбный вид, стараясь выглядеть как можно печальнее в этой трагической обстановке. Но при всем старании у него это не очень получалось.

– Тоже мне, скорбь мировая, – процедила сквозь зубы Тарасова, обращаясь неизвестно к кому.

Дина Петровна Адская в течение всей церемонии не проронила ни слова. Она выглядела измученной и еще более похудевшей. Весь её вид вызвал сильную жалость у Анны Петровны Дочкиной, которая выразила ей свои соболезнования.

Дудкин принялся было рассказывать Амфитриону анекдот, но был незамедлительно остановлен бдительной Цепкиной, которая от всей души влепила ему подзатыльник.

Наконец, тело опустили в могилу, и все разошлись.

Обед в доме Тишкиных в этот день проходил в очень напряженной обстановке. За последнюю неделю его обитатели старались и носа не высовывать из дома, чтобы не наткнуться на колючие, а порой и обвиняющие взгляды полянцев.

Антон Анисимович Люгеров назвал дом местом вынужденной резервации. Обратившись к Вере Никитичне Тишкиной, он спросил, когда, по ее мнению, им разрешат уехать.

– О, думаю, что не скоро, – безмятежно ответила та и попросила Люгерова передать ей соль. – Впрочем, – добавила она,