Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

недвижимостью в Риге, а Миша все украл и продал, а теперь это обстоятельство скрывал. Ситуация сложилась непростая, дипломатия требовалась ежедневно. Скрывать продажу рижской собственности было непросто, требовалось раза два в месяц приезжать к пожилой даме и выдерживать бессмысленные вопросы: «А что там с домами? Будем ли мы сдавать рижские дома иностранным фирмам? Почему так мало платят? Нет ли каких новых документов?» и тому подобный вздор. Бороться с алчным любопытством старухи раз от разу делалось все тяжелей, но Шпильман сносил испытания с достоинством. Конечно, Миша Шпильман мог бы отделаться от назойливой старухи раз и навсегда; за каких-нибудь сто долларов можно нанять бомжа, который треснет бабку кирпичом в подъезде; однако, обсуждая этот (в высшей степени варварский, разумеется) план со своей женой, Нателлой Скрябиной, — Михаил Шпильман покривился и заметил, что это методы низких людей. Да, приходится регулярно ездить к старухе; да, приходится ей ежемесячно выплачивать тысячу долларов, якобы арендную плату. Ну, что ж, значит, будем ездить, будем платить и будем терпеливо разговаривать с прилипчивой старой дурой, сидя под безвкусным абажуром.

Вторая дверь на лестничной клетке принадлежала скрюченной старухе Алевтине Трофимовне Прыщовой, которая занимала площадь, равную той, что досталась Рафаэле Сигизмундовне (а именно сто квадратных метров), но, если вдуматься, заслужила эти метры она в куда меньшей степени. Алевтина Трофимовна жила в доме номер восемь с того времени, как дом был сдан в эксплуатацию, то есть с пятьдесят второго года. Муж ее, Глеб Прыщов, был заместителем начальника охраны Кремля, носил чин майора. И когда гости входили в дверь Стацинской, они невольно бросали взгляд на соседнюю дверь и содрогались.

Архитектор Расторгуев зачастил в гости к малосимпатичной Алевтине Трофимовне с понятной целью: следовало освободить ее квартиру и переселить Прыщову во внешнее кольцо города, туда, где, собственно, таким, как она, и место. Сто метров — не ахти какая площадь; однако и соседка, Рафаэла Сигизмундовна, не вечная, а ведь и третья квартира имеется на том же этаже. И ходят слухи, что эта квартира вскорости освободится. Валерий Расторгуев выделил специальных полтора часа в неделю в своем жестком графике — дабы навещать неприятное создание и внушать вдове опричника мысль, что вовремя сделанная инвестиция в новую недвижимость в зеленой зоне столицы (так называли внешний пояс, где не росло решительно ничего) — это единственно разумное, что может в условиях новой реальности сделать москвич. Причем в случае сделки на руки упрямая старуха могла получить десять тысяч долларов, сумма немалая. Расторгуев объяснял, что такое десять тысяч долларов и как ими можно распорядиться. Однако хитрая Прыщова требовала аж двадцать пять тысяч. Зарвавшись в своих притязаниях, Прыщова кричала, что на ее жилплощадь, мол, зарится германский посол, и ей, обладательнице хором на Трехпрудном, и двадцати пяти тысяч наличными — мало.

— Может быть, не стоит послов иностранных держав вспоминать, уважаемая? Вы бы еще украинского посла вспомнили. Время военное. Вы, уважаемая, обдумайте свое положение.

Третья дверь вела в квартиру Романа Кирилловича Рихтера, профессора философии, того самого, кого должны были арестовать со дня на день. К нему спешил третий из гостей дома — куратор музея современного искусства Арсений Казило.

Казило был вольнодумцем и карьеристом; кресло директора Московского музея современного искусства могло освободиться со дня на день — родственники директора проживали в злополучном Киеве, столице Украины. Разумный куратор выжидал: маятник карьеры мог качнуться в любую сторону: в случае победы России над соседней державой директора снимут за связи с врагом, в случае проигрыша — уберут за сотрудничество с тираническим режимом. Необходим интернациональный проект, который будет востребован после завершения военных действий. Что более востребовано, нежели русский авангард? Инициативный миллиардер Полканов (владелец музея) пожелал иметь «теневое правительство культуры». Набор рекрутов поручили Казило. Так возникла кандидатура Романа Кирилловича Рихтера — использовать старика следовало так же, как используют гражданскую «тероборону»: пенсионеров ставят впереди основных войск.

— Скажите, — недоумевал Роман Кириллович, — чем обязан вниманию молодежи? Я, знаете ли, человек старорежимный: толстые книги люблю.

— Именно такой и нужен! — восклицал оптимистичный Казило. — В книгах тоже что-то есть, согласен. Приветствуем ученые разыскания.

Обсуждая кандидатуру Романа Кирилловича Рихтера с меценатом Полкановым, прогрессивный куратор указал богачу на все плюсы и минусы данного кандидата.

— Ископаемое. Реликтовый материал. Старик верит, что Россия — это часть Европы, трясет гуманистическими ценностями.

— Понимаю. Вроде Сахарова и прочих трепачей времен Горбачева. Он точно нужен?

— Решать ничего не будет, а на конференциях вперед поставить — удобно.

— Принято. — Больше минуты на подобные вопросы Полканов не тратил.

И Казило объяснил старому профессору его роль.

— Привлекает возможность поставить во главе коллектива человека былой эпохи — указать на преемственность поколений. Вы, Роман Кириллович, мост, соединяющий эпохи!

Ученым старикам неведома упругая поступь реальности. Реальная история, живая, скользкая, мокрая, вырывается из рук. История шикует в ресторанах и ныряет в саунах, она прячется под одеялами шлюх в отелях, булькает в бокалах с дорогим вином. А ты, унылый книгочей, что ты знаешь об истории? Дармоед знать не желает, что существует только потому, что миллиардер Полканов перечисляет дотации фонду современного искусства, а фонд из милости содержит книгочея. Следовало направить Романа Рихтера в нужное русло.

Роман Кириллович Рихтер занимался противоречиями в концепциях «либерализма» и «просвещения», казусом, по его мнению, определявшим характер российской истории. Куратор Казило посоветовал заниматься Малевичем и Родченко.

— Вы любите авангард, профессор? — риторический вопрос: кто посмеет сказать, что не любит авангард. — Вам придется заниматься авангардом.

— Полоски и кляксы?

— Не видите в авангарде — гарантии демократии?

— Пожалуй… — Когда предлагают работу, неразумно отказываться. Надо договориться с собой. — Авангард — это вроде семафорной азбуки во флоте, да? Показывают квадратики, как флажки на кораблях. Три квадратика — честные выборы, две полоски — многопартийная система.

— Вот-вот, уже ближе! — ободрил старика Казило. — Представим, что страны — корабли, и художники — это матросы с флажками.

— Сядем на мель, — горестно отвечал Роман Кириллович. — У всех флажки одинаковые.

— Будем оптимистами, Роман Кириллович! Зачем кораблям разная азбука? Цивилизация-то одна! — И Казило дружески клал ладонь на острое колено профессора.

— Голубчик, — старый профессор Рихтер забыл имя собеседника. — Зарплаты у меня нет, тут вы правы. И пенсия копеечная. А коз я пасти не умею. Если платите, пойду авангардом заниматься. Но давайте договоримся: глупости говорить не буду. Цивилизация — не одна. Их много, цивилизаций.

— Профессор! Вы же светило! — будущий директор музея расцвел. — Да кто же вам мешает просвещать публику! Одна цивилизация или две, да пусть их хоть восемь! — И Арсений Казило даже обнял старика за плечи. — Кстати, ваша теория будет иметь успех! Малевич