Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

веревочке и выдергивали обратно, или собака сама мясо выплевывала — никто не знал. Но республика в России не приживалась.

И воскрес имперский город, воскрес в своей природной силе, и не было отныне города — ни в Европе, ни в Азии, — который мог бы сравниться величием с новой пышной Москвой.

По традиции, обновляемой от империи к империи, город заново выстроили в три пояса вокруг главного центрального ядра. Внутреннее ядро по роскоши спорило с дворцами арабских шейхов. Внутренняя Москва — сказка Багдада, фантазия тысяч Гарун аль-Рашидов. Безвкусная, вне стилей и правил, помпезная архитектура Москвы ошеломляла. Полноправные обитатели новой Москвы гордились столицей полумира. Они пришпоривали свои лимузины, объезжая по внутреннему кольцу хоромы, чтобы вновь и вновь сказать себе: так нигде не было, нет и не будет. Таких ресторанов и таких бальных зал ни Европа, ни Азия отродясь не знали. Может быть, если зажмурится какой французский или британский богач, если в грезах вообразит он себе роскошь небывалую — может, и сумеет представить половину того, что бывает во внутренней Москве на каждом углу. Европейские президенты и банкиры от роду не бывали в этаких грандиозных хоромах, где вышколенные официанты семенят к столам с подобными кушаньями. Что там high table Оксфорда! Дрянь одна этот ваш «высокий стол» Оксфорда, дешевка и дрянь! Если пожелаете свежайших устриц, так это не на острове Олерон искать надо, это надо в московский ресторан: там вам не только устриц или осетров и стерлядей — но подадут такое, о чем жители атлантического побережья и Средиземноморья и не подозревают даже. Ах, о чем мы говорим? Что там заурядные сибасы, дорады, омары и прочее — это товар расхожий, этим здесь никого не удивишь; а житель внутренней Москвы желает приятно удивляться своему величию. Французские и итальянские повара готовят здесь так, как в их родных культурах и не приснится унылым их коллегам. Вина тут разливают такие, какие в Европе дают избранным только понюхать; в Москве такие вина пьют полными стаканами, на пол льют, да еще кривятся: мол, в соседнем заведении бургундское лучшего года. Наипервейшие архитекторы планеты примчались предложить Первопрестольной свои прожекты авангардных зданий, наворотили таких головокружительных пространств и перспективных загогулин, что рядовой гражданин посмотрит и дар речи утратит. А привыкший к роскоши москвич лишь плечами пожмет: подумаешь, и не такое здесь бывает. Вы дворец президента «Газпрома» видели? Нет? Ну, фотографию хотя бы разыщите, если, конечно, дворец в объектив какой поместится.

Современное искусство? Нашли чем удивить! Да в Москве искусство вдвое современнее самого наисовременного, полоски и квадратики здесь вдвое полосатее и квадратнее, чем в аналогичных музеях Запада. Здесь всего больше, все ярче, все вкуснее.

Так и живет внутренняя Москва — движутся кортежи плотными рядами по тугим магистралям, потеют водители за баранками, огрызаются на светофоры, везут пресыщенных хозяев с приема на прием, с вернисажа на премьеру, с брифинга на журфикс, с концерта на дефиле. Насыщенная неделя, тугая неделя.

Как сетовал личный шофер Андрея Андреевича Варфоламеева, человека значительного: «Ну, хорошо, они в концерт едут, я — стой, жди. Оттуда они в ресторан, я в машине — обратно жди. Они запросто до трех ночи в кабаке сидят, а к восьми мне опять им под окна машину подгонять». Водитель в эгоизме своем не учитывал того, что его так называемые страдания не шли в сравнение с испытаниями хозяина. Что ему, ленивому шоферу, сделается? Поспал в салоне, дождался седока. А вы попробуйте отсидеть в присутствии десять часов, потом напихать в себя продуктов на триста долларов, влить в желудок четыре бутылки вина — и это после оперы «Тоска». А? То-то. Судить легко, а выдюжить такой ритм сможет не каждый. Но на выходные — стремится поток лимузинов в загородные угодья, едут усталые москвичи под сосны, к воде, к простым усадебным радостям. Было время — недолгое время иллюзий, пока еще равнялись на Европу — когда заводили москвичи из внутренней Москвы себе апартаменты и виллы в Европе; не для жизни, разумеется, заводили, а так: галочку поставить — мол, и Европа охвачена; знаем, плавали. И прилетали (ну, бывало по молодости и такое) на уик-энд на концерты в Ла Скалу; но потом и это приелось. Зачем, скажите на милость, ехать москвичу в Милан или Вену, если лучшие исполнители оттуда прилетают к тебе, приезжают под сосны Рублевского шоссе и так поют, как у себя дома им нипочем не спеть? Не для «пенсов» (так в России именуют пенсионеров) же европейских стараться.

Как справедливо заметил Варфоламеев, запивая бокалом «Шеваль Блан» изысканный ужин:

— Вино неплохое, но лучше пить его здесь; сама Франция — пыльный музей, и уже давно. Европа — деревня для пенсов, в десять вечера гасят огни, магазины закрываются на выходные. Скажем, стою в Вене вечером, смотрю по сторонам — и куда прикажете податься? Дешевая богадельня, отжила Европа свое.

Варфоламеев, сибиряк, тяжелый мужчина с огромным лбом, жесткой бородой и мощными руками, в каждой из которых поместилось бы по европейскому городу, сглотнул содержимое бокала. Его друг, Вадим Прокрустов, кандидат в депутаты Государственной думы, знавший Запад не понаслышке, поддержал тираду товарища:

— Из Оксфорда еле ноги унес. А сына три года мариновал в швейцарской школе. Когда прилетал туда, от тоски на стену лез.

Чокнулись старым бордо, и Прокрустов развил мысль:

— Европа — континент, подчиненный чужой воле. России обидно, что Европой распоряжаются извне. Это наш континент, который у нас отбирают.

Андрей Варфоламеев, как все могучие сибиряки, человек хладнокровный, погасил эмоции друга:

— Ну, отобрать не выйдет. Но стараются.

— Многих удивит, — Прокрустов обвел взыскующим глазом зал ресторана, но удивленных не обнаружил, — Россия несет в себе прообраз будущей Европы, самостоятельной и по-настоящему единой.

— Ты это у себя в Оксфорде расскажи, — согласился Варфоламеев, насмешливо глядя на сотрапезника. — Вдруг тебя больше не позовут?

Прокрустов привык жить между Оксфордом и Москвой, привык есть из двух тарелок; сейчас ему придется выбирать. Если хочет остаться во внутреннем городе, должен пожертвовать Западом. Сможет?

— Ты у нас как Украина, — жестко говорил Варфоламеев, — или как Грузия. Никак не можешь понять: на Востоке живешь или на Западе. С русскими или с англосаксами. Везде приглашают, везде наливают.

— Я давно разобрался.

— Оксфорд уже не в моде, — Варфоламеев говорил раздумчиво, дразнил товарища не торопясь, смакуя каждое слово. — Если выбирать свободный мир, рекомендую Берлин. Модные люди побежали в Берлин. Вот где должен сегодня находиться мыслящий человек.

— Предпочитаю Москву, — Прокрустов сказал отчетливо и твердо, чтобы товарищ поверил в искренность. — Другого такого города нет.

Варево ресторанов и концертных залов — питательный центр новой имперской Москвы; вокруг него выстроен следующий пояс городской застройки, резервации обслуги. Этот пояс выстроен