Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

но красная точка REC продолжала гореть на одном из них, как дьявольский глаз.

Я закрыл глаза, вцепившись в руль. Машина неслась вперёд, но казалось, что мы стоим на месте.

— Хватит, — сказал я сам себе. — Хватит крови. Хватит зеркал. Хватит лжи.

И тут дневник сам открылся на последней странице. Там не было фото. Лишь одна-единственная строка, выведенная моим почерком:

«Если видишь кровь — это последний дубль.»

Я выдохнул. Пальцы дрожали, сердце колотилось, пытаясь вырваться наружу.

И тогда до меня дошло: кровь исчезнет, Ольга не ответит, дневник перепишется. Но дубль останется. И этот дубль — и есть я.

— Значит, я и есть последний дубль, — сказал я в полную, беззвучную пустоту.

Ответом мне стало зеркало заднего вида. В нём я по-прежнему сидел и улыбался. С пустыми глазами. С лицом, залитым чужой кровью. С моим лицом.

Глава 18. Тот, кто стучит

Я проснулся от стука.

Не громкого — скорее осторожного, будто кто-то проверял, жив ли я вообще. Три коротких «тук», пауза, ещё два. Словно код, который я не помню, но когда-то знал.

Я рывком сел. За стеклом — ничего. Машина стояла на обочине, укутанная туманом. Ольга рядом спала — или делала вид. Внутри было так тихо, что я слышал собственное дыхание.

— Кто там? — прошептал я, даже не надеясь на ответ.

Стук повторился. На этот раз прямо возле уха, в стекло водительской двери. Я резко повернул голову — и никого. Только ночь, чёрная, плотная, будто за окном не воздух, а бархат.

Я выдохнул, провёл рукой по лицу и вдруг заметил, что пальцы дрожат. И именно в этот момент меня охватило самое мерзкое: ощущение, что кто-то наблюдает изнутри машины, а не снаружи.

Я включил фары — лучи выхватили лишь пустую трассу, серый асфальт и километровый столб. Ноль. Опять ноль.

Стук прекратился, но тишина стала ещё тяжелее.

— Просыпайся. — Я толкнул Ольгу.

Она открыла глаза слишком быстро, словно вовсе не спала.

— Слышала?

— Ничего, — ответила она без выражения. — Никого.

Я хотел спорить, но слова застряли в горле. Бесполезно.

Наутро солнце пробивалось сквозь туман, будто пыталось прожечь дыру. Я вышел из машины размять ноги и застыл.

На двери, рядом с моим сиденьем, отчётливо темнел след. Маленькая ладонь. Детская. С разводами влаги, как будто кто-то только что приложился и убежал.

Я провёл по отпечатку пальцами — тёплый.

— Ты видишь это? — крикнул я, зовя Ольгу.

Она подошла, посмотрела — и покачала головой.

— Там ничего нет.

— Ты слепая или врёшь? — Я сжал кулаки. — Это же Аня.

Имя сорвалось само, будто его держали под замком и замок вдруг проржавел.

Ольга нахмурилась.

— Не выдумывай. Никогда не было никакой Ани.

Я отшатнулся, будто она ударила. Воспоминание вспыхнуло ярко: красный зонт, детский смех, круги мелом на асфальте.

Я достал камеру. Плёнка трещала, сопротивляясь, но я прокрутил её. На кадрах была ночь. Машина. И… силуэт девочки у окна. Маленькая фигурка, волосы прилипли к щеке, глаза смотрят прямо в объектив. Чётко, отчётливо.

Я выронил камеру. Сердце заколотилось так, что казалось — сломает рёбра.

Ольга подняла её, мельком взглянула и снова вернула мне.

— Это не она, — сказала тихо. — Это ты.

— Что за бред?! — я почти закричал. — Это ребёнок!

Она покачала головой.

— Ты начал вспоминать. Это опасно.

Я вышел на обочину. Земля была мягкая, влажная. И там, возле колеса, белым мелом кто-то нарисовал круг. Второй. Третий. Детские линии, неровные, но знакомые до боли.

Я опустился на корточки, коснулся. Мел тут же рассыпался в пыль.

Ветер донёс до меня звук — короткий смешок. Детский.

Я обернулся.

За машиной никого.

Только дорога, завязанная в привычный узел.

Стук вернулся ночью. На этот раз настойчивее, резче, словно кто-то требовал пустить его внутрь. Я проснулся от оглушительного «БАМ-БАМ-БАМ» — словно кто-то бил в дверь кулаком.

— Чёрт! — я рванулся, вцепившись в руль, хотя машина стояла с заглохшим двигателем.

Ольга сидела рядом, глаза закрыты. Ни сна, ни покоя в её лице — словно она только этого и ждала.

— Ты слышишь?! — я тряс её за плечо.

Она открыла глаза медленно, с упрямой тяжестью.

— Никого нет.

Стук прекратился. Но тут же — снова: «Тук-тук». Уже с другой стороны. Я дёрнулся, уставился в заднее окно — пустота.

Но стекло запотело. На нём медленно проступила линия. Сначала палочка, потом ещё. Детская рука выводила буквы на конденсате. «МА…». Дальше не успела — я смахнул ладонью.

— Ты это видела?! — закричал я.

— Там ничего нет, — упрямо повторила Ольга. — Всё, что ты видишь, принадлежит только тебе.

— Это была Аня! — слова вырвались с горечью, как рвота.

Ольга отвела взгляд, губы её дрогнули, будто она хотела сказать что-то другое, но проглотила слова.

Я выскочил наружу. Холод обжёг лёгкие, ночь тянулась липкой тканью. Я обошёл машину. Нигде никого. Но на земле, у колеса, свежие следы — маленькие босые ступни. Они уходили в темноту.

Я шагнул туда, где они терялись в траве. Тихий смех. Девичий. Тонкий, как серебряный колокольчик.

— Аня! — выкрикнул я. Голос сорвался в хрип.

Тишина.

Я вернулся в машину, захлопнув дверь так, будто хотел отсечь весь этот мир.

Через час я снова включил камеру. Мне нужно было доказательство, хоть что-то. На плёнке — дрожащая картинка. Ночь. Туман. Машина. И снова — девочка. Но теперь она стояла не у окна, а прямо у двери. В руке у неё был мел. Она рисовала круг.

Я вжался в сиденье, чувствуя, как сердце колотится, пытаясь выпрыгнуть из груди.

— Она здесь, — прошептал я. — Она рядом.

Ольга наклонилась, выключила камеру, словно обрубила связь.

— Это не она, — сказала она холодно. — Это ты. Ты разделился.

— Замолчи! — я схватил её за руку. — Почему ты врёшь? Почему отрицаешь?!

Она спокойно посмотрела на меня:

— Потому что если ты вспомнишь её до конца — всё закончится.

Я не ответил. Снаружи снова раздался стук. Три удара. Чёткие. Прямо по стеклу.

На этот раз я не стал оборачиваться. Я понял: если посмотрю — увижу не её. Увижу себя.

Но даже закрыв глаза, я знал: маленькая ладонь снова лежит на стекле. И рисует круг.

— Ты начал вспоминать, — сказала Ольга. — Это опасно.

И в её голосе прозвучала не угроза, а… страх. Настоящий.

Я не выдержал. Этот стук, ритмичный и терпеливый, медленно сводил с ума. Казалось, он исходит не снаружи, а изнутри — прямо из костей. Я распахнул дверь и вывалился наружу.

Ночь была вязкой, как мазут. Фары освещали