Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

Mrs. Mracopisec

Маршрут: Ноль

Глава 1. Тень на плёнке

Кафе «Привал-93» выглядело так, будто хозяин вышел за пачкой «Явы» в девяносто третьем и застыл во времени. Не просто заблудился в годах — а застыл, как муха в янтаре. Вывеска, когда-то алая, как знамя победы, теперь походила на выцветший рубец на теле времени. Она держалась на одном ржавом болте, скрипела на ветру — казалось, рухнет со следующего порыва, но висела. Упрямо. Как застрявшее эхо эпохи, которую все старались забыть, вытеснив дешёвой ностальгией и новыми зданиями. Каждая царапина на её поверхности была историей, которую никто не хотел читать.

Витрина, мутная от пыли и паутины, напоминала экран старого телевизора с потрескавшимся стеклом — того самого, что показывал только снег и шипение. За ней угадывались силуэты стульев, застывших в неестественных позах, словно их посетители замерли после глотка прокисшего компота. Асфальт перед входом растрескался, сквозь швы пробивался бурьян — высокий, жёсткий, шевелящийся, будто нашёптывающий проклятия каждому, кто осмеливался приблизиться. Его стебли кололи воздух, как иглы. Табличка «Открыто» болталась на цепочке: приглашение или предостережение? Или и то, и другое одновременно?

Я навёл камеру, провёл объективом от вывески до порога. Пальцы слегка дрожали — не от страха, от азарта. Этот канал был моей единственной работой, последним островком в океане безработицы и отчаяния. Сбеги я при первом же намёке на неладное — прощай, подписчики. Прощай, шанс узнать правду. Ту самую, что унесла отца, как ураган уносит крышу с дома. Правду, которая превратила его в призрак в моей собственной жизни, оставив только воспоминания о сумке в дверях и ледяном взгляде.

— Ну что, старушка, — сказал я в объектив, сглатывая ком в горле, стараясь, чтобы голос не дрогнул, — покажи, что прячешь в своих недрах. Готов поспорить, тараканы здесь до сих пор с советскими прописками и партийными билетами в карманах. Может, даже с орденами Ленина на грудях.

Дверь поддалась со скрипом, похожим на предсмертный хрип. Звук резал тишину, как нож. Внутри пахло сыростью, тленом и чем-то ещё — тем самым «запахом времени», смесью старой краски, прогорклого кофе, пыльных занавесок и чего-то неуловимо горького, как пепел. Воздух стоял густым, неподвижным, почти осязаемым, словно студень. Лучи солнца пробивались сквозь пыльные жалюзи, рассекая пространство на полосы, в которых кружились пылинки — как призрачный снег в заброшенном доме, медленный и безжизненный. Каждая пылинка казалась отдельным миром, застывшим в вечности.

Я установил камеру на штатив, нажал запись. Красная лампочка загорелась, как единственный глаз в этом царстве мрака. — Кафе «Привал-93», — произнёс я, стараясь говорить чётко, несмотря на сдавленную грудь. — Говорят, тут последний раз наливали кофе за тысячу. Как пачка «Примы». Легенда или… Тень метнулась за стойкой. Быстро, как тень от пролетающей птицы, но слишком резко для тени.

Я прищурился, напрягая зрение. В глубине, между облупленными сахарницами, похожими на миниатюрные гробики, и ржавыми кофейниками, из которых давно вытекла вся жизнь, мелькнул силуэт. Человеческий. Точный, плотный, не призрачный. — Эй! — крикнул я, и голос прозвучал громче, чем хотелось, отозвавшись эхом в пустоте. — Опоздал на смену лет на тридцать? Или на закрытие заведения? Тишина. Глухая, давящая. Силуэт растворился, будто его и не было. Может, и не было? Но я видел.

Не отрывая объектива от темноты за стойкой, я медленно шагнул вперёд. Подошва скрипнула так громко, будто кричала на весь мир, предупреждая о моем вторжении. Ещё шаг. За стойкой — только пыль, толстым слоем покрывшая всё, паутина, похожая на седые космы, и три пустые банки «Нескафе», выстроившиеся, как солдаты, забытые на посту. Они стояли слишком ровно, как будто их расставила нечеловеческая рука.

На экране камеры — пустота. Чистая, непроницаемая. Но я видел. Зрение не врало. Горло сжалось ледяными тисками. Я попытался усмехнуться, но губы дрогнули, не подчиняясь воле: — Либо я поймал призрака, либо матрица перегрелась. Или и то, и другое одновременно. Отличный контент для канала, если выживу.

Я обошёл стойку. В зеркале на стене, в потрескавшейся позолоте, отразился я. Без лица. Оно расплывалось, как мокрая акварель, оставляя лишь размытое пятно. Я моргнул — и всё встало на место. Чётко, болезненно чётко. Но ощущение, будто мир сдвинулся с оси, будто реальность треснула по невидимому шву, не исчезло. Оно осталось, холодным комком под ребрами.

Отражение двигалось с опозданием. Я поднял руку — в зеркале она поднялась на секунду позже, как в плохой телепередаче с задержкой сигнала. А потом… пальцы в отражении начали медленно разжиматься. Сами. Без моей воли. Они раскрывались, словно готовясь схватить что-то невидимое.

Пол за спиной скрипнул. Резко, сухо. — Кто здесь? — обернулся я, сердце ухнуло в пятки. Никого. Только пыль, танцующая в лучах света, и мёртвый свет лампочки, тускло мерцавшей под потолком.

И тогда — вспышка. Не в объективе. В памяти. Яркая, обжигающая. Пять лет назад. Глубокая ночь. Дверь моей комнаты распахнута. Силуэт отца на пороге, вырезанный лунным светом. Сумка в руке — та самая, командировочная, которую он всегда брал с собой. Лицо… не гнев, а ужас. Глубокий, первобытный ужас. Он смотрит мимо меня, в темноту комнаты, будто видит там нечто невообразимое. Его губы шевелятся, но звука нет. Только ледяное предостережение, пронизывающее до костей, холодом, от которого стынет кровь. Он ушёл той ночью. И не вернулся. Исчез. Как дым. Камеры у нас тогда не было. Я в этом уверен. Совершенно.

Теперь, стоя в этом проклятом кафе, я смотрел на свою — современную, блестящую, дорогую — и чувствовал, как из-за спины ползёт холод. Словно кто-то приоткрыл дверь в зиму, и морозный воздух обжигает шею. Детская мысль, острая как лезвие бритвы: если обернусь — он будет там. Как тогда. С сумкой. С тем же взглядом. Будто всё это — повторение. Петля времени. И конец уже предрешён, написан невидимой рукой.

— Реклама… Только не кофе, — выдохнул я, и голос прозвучал чужим, далёким, как из колодца. — Реклама ада. С бесплатным билетом в один конец.

Я провёл рукой по стойке. Пыль облепила пальцы, липкой, жирной пленкой. Поднял глаза. В зеркале — движение. Не пятно. Не блик. Присутствие. Осязаемое, тяжелое.

Я резко обернулся. Пусто. Только пыль, свет и стулья, застывшие под столами, как скелеты доисторических животных. Я снова посмотрел в зеркало. Моё отражение было бледным, будто принадлежало не мне, а моему двойнику из параллельного