Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

И тут я понял:

Мы всё ещё стоим на обочине. Моя «девятка» дымится за спиной. Ольга стоит рядом, пыль оседает на её ветровке. «Москвич» — это отголосок. Он никогда не подъезжал. Он был лишь отражением в разбитом зеркале, которого не существовало. Гена — это голос в моей голове. Его истории, его страхи, его предупреждения — это мои собственные страхи, порожденные этим проклятым местом. А Ольга рядом — тень. Тень из 1993-го. Тень эксперимента. Тень, которая привела меня сюда.

Реальность не движется. Дорога — просто фон. Как плёнка, зацикленная в старом проекторе. Мы застряли в кадре. В моменте между «было» и «будет». В точке, где время свернулось в кольцо.

И где-то очень близко, за тонкой мембраной между «сейчас» и «никогда», что-то огромное, голодное и древнее… улыбается. Улыбается так же, как Гена. Так же, как лицо в зеркале без отражения.

И в этой улыбке — всё. И конец, и начало. И Ноль.

Глава 5. Девочка, которой не было

Заброшенная детская площадка выглядела как декорации к фильму, который заканчивается чьим-то исчезновением. Ржавая карусель, похожая на пасть доисторического зверя, застыла под углом, словно замерла в предсмертной агонии. Перевернутая качеля раскачивалась без ветра, издавая скрип, который не совпадал с движением воздуха — будто кто-то невидимый всё ещё качался. Песок под ногами был серым, как пепел, и слишком плотным, словно давно никто не ступал сюда живым.

— Не место для прогулки, — буркнул я, поправляя ремень рюкзака, где лежала камера. Каждая клеточка тела протестовала против этого места.

— Это важно, — сказала Ольга, её голос был непроницаем, как лёд на озере. Она указала вперёд пальцем, который чуть дрожал. — Смотри.

На вершине ржавой, облезлой горки сидела девочка. Маленькая, лет десяти, в простом платьице цвета выцветшей лаванды. Рядом с ней, вонзившись в асфальт, лежал красный зонт. Не просто лежал — он стоял вертикально, как вкопанный, будто его воткнула невидимая рука. Девочка смотрела прямо на нас. Не с детским любопытством, а с глубокой, усталой серьёзностью, которой не должно быть в таких глазах.

Я замер, почувствовав, как холодок пробежал по спине. Пальцы непроизвольно сжали камеру.

— Она… живая? — спросил я шёпотом, боясь спугнуть видение.

— Пока да, — ответила Ольга так, будто это было временным состоянием, не более.

Мы подошли ближе. Песок хрустел под ногами слишком громко. Девочка спрыгнула с горки — движения её были чересчур чёткими, быстрыми, лишёнными детской неуклюжести. Она приземлилась бесшумно.

— Вы долго шли, — сказала она. Голос был тихим, но отчётливым, словно эхо отдавался в пустоте вокруг.

— Кто ты? — спросил я, стараясь говорить спокойно.

— Аня. Отвезёшь меня домой? — Она смотрела на меня с безнадёжной надеждой.

— Где ты живёшь? — спросил я, оглядываясь. Только старые деревья, кривые и молчаливые.

— В посёлке. Его больше нет. — Она кивнула в сторону, где виднелись лишь очертания разрушенных домов на холме.

— Но мы можем сделать вид. Как будто он есть.

Я посмотрел на Ольгу, ища поддержки, объяснения. Та кивнула, её глаза были тёмными, как бездонные колодцы.

— Она не из сейчас, — тихо пояснила Ольга, глядя не на девочку, а сквозь неё. — Но и не из тогда. Она из между. Из зазеркалья между реальностями.

Красный зонт. Он всплыл в памяти, как пузырёк в мутной, стоячей воде. Толпа на вокзале. Шум, гудки, запах мокрых пальто. Я — маленький, лет пяти, крепко держу мамину руку. Потом рука выскользнула. Я потерял её из виду в мелькающих ногах. Паника. И вдруг я увидел её — уходит с зонтом. Красным. Я побежал, крича: «Мама! Мама!». Лёгкие горели. Я догнал, дёрнул за рукав плаща… И обомлел. Это была не она. Лицо незнакомое, испуганное. Женщина отшатнулась. Я стоял один посреди зала, а красный зонт удалялся, превращаясь в маленькую точку.

Аня тем временем качалась на качелях. Раскачивалась всё выше и выше, почти до горизонтального положения, и пела. Мелодия была странно знакомой, но я не мог вспомнить, откуда. И вдруг до меня дошло: эта песня! Она вышла лишь в середине нулевых! Я слышал её по радио, когда уже был подростком.

— Ты ведь сказала, что из семидесятых? — спросил я, подходя ближе. Качели скрипели в такт её пению.

— Да, — ответила Аня, не переставая качаться. Её лицо было спокойным.

— Но эта песня вышла через тридцать лет! После твоего времени! — почти выкрикнул я.

Она покачала головой, волосы развевались, хотя ветра не было.

— Здесь всё выходит раньше. Или позже. Смотря кто смотрит. И с какой стороны.

Внезапно она остановила качели резко, как по команде. Сдёрнула с шеи простой медальон на тонкой цепочке. Открыла его. Внутри было пожелтевшее фото молодой женщины. Я присмотрелся… и узнал лицо. Не черты, а именно выражение глаз. Глаза. Те самые глаза, что смотрели на меня сейчас из лица Ольги. Глубокие, печальные, знающие что-то, что мне не дано.

Реальность вокруг начала казаться хрупкой, как тонкое стекло. Я решил проверить её, достал навигатор — экран был чёрным. Ни одной полоски сигнала. Достал телефон — на экране горели ледяные нули: 00:00. Дата была сброшена до 01.01.1980. Как будто время здесь просто перестало считать, утратило смысл.

Аня подошла совсем близко. В её глазах не было ничего детского — только древняя усталость.

— Не бойся, — прошептала она. Её дыхание было холодным, как затхлый воздух заброшенного подвала. — Это только сон. Очень длинный сон.

— Я не сплю! — отрезал я, но в голосе слышалась дрожь.

— Тогда тебе будет больнее, — констатировала она безжалостно, как врач, ставящий диагноз.

Я поймал себя на том, что каждая клетка моего существа кричала: «Убегай! Прочь отсюда!». Но ноги не двигались. Они вросли в этот серый, мёртвый песок. Красный зонт лежал неподвижно, но мне казалось, что он пульсирует. Медленно. Как огромное, спящее сердце.

— Что ты здесь делаешь, Аня? — спросил я, заставляя себя говорить.

— Жду, — ответила она просто, глядя куда-то сквозь меня, на разрушенный посёлок на холме. — Я всегда жду. На своей станции.

Внезапно она замерла, её взгляд устремился на вершину горки. Там, на самом краю, сидел кто-то ещё. Мужская фигура в тёмном пальто, силуэт, обращённый спиной. Он не двигался. Просто сидел, как статуя, глядя в никуда.

— Он снова пришёл, — прошептала Аня, и в её голосе впервые прозвучал настоящий, почти детский страх. — Он всегда приходит, когда я пытаюсь уйти.

Мы молча повернули и пошли к машине, оставленной у въезда на площадку. Аня шла за нами, её шаги были