Маршрут: Ноль - Mrs. Mracopisec

бесшумными. Её маленькая фигура казалась одновременно и хрупкой, и неестественно прочной. У самой кромки площадки, где начиналась заросшая травой тропинка, она вдруг остановилась, как наткнувшись на невидимую стену.

— Я дальше не пойду, — сказала она. Её голос звучал издалека. — Здесь заканчивается моя линия. Мой отрезок пути.

— Что ты имеешь в виду? Аня? — спросил я, оборачиваясь.

Она посмотрела на меня. В её глазах плескалась бездна.

— Ты же знаешь, Марк, — тихо сказала она, и в её словах звучала горькая истина. — Мы все уже умерли. Просто некоторые ещё не проснулись.

В этот момент поднялся ветер. Сильный, холодный, он подхватил красный зонт. Но зонт не упал. Не улетел. Он медленно поднялся в воздух, как флаг на мачте, и повис горизонтально, паря над землёй. Потом так же медленно опустился обратно, точно на то же место, где и лежал, вонзившись в асфальт. Как будто его кто-то аккуратно поставил на место.

Я обернулся к Ольге, чтобы спросить, что это значит. Ани уже не было. На том месте, где она стояла, лежали только цветные мелки. И на асфальте были нарисованы круги. Множество концентрических кругов, как мишени. Точно такие, как она рисовала, пока мы подходили.

Я посмотрел на Ольгу. Лицо её было бледным, как мел.

— Это была… — начал я, не в силах договорить.

— Отражённая, — закончила она. Её голос был сухим, как песок. — Отражение того, что могло бы быть. Или того, что было в другом варианте реальности. Тень на стене пещеры Платона, которая обрела сознание.

Мы сели в машину. Я завёл двигатель. Он чихнул, закашлялся, но завёлся. Я включил передачу. В салонное зеркало заднего вида бросил взгляд на пустую площадку. И в этот миг в зеркале, на заднем сиденье, промелькнуло лицо Ани. Грустное. Понимающее. И исчезло.

И вдруг, как удар током, голос в радиоприёмнике. Не музыка. Не помехи. Чёткий, знакомый до боли, шёпот, звучавший прямо у самого уха:

— Марк… ты же помнишь? Красный зонт? На вокзале?

Я резко нажал на тормоз. Машина дёрнулась. Холодный пот прошиб меня. Я закрыл глаза, пытаясь прогнать этот голос, это воспоминание. И тут меня осенило. Зонт! Красный зонт! Он остался в багажнике! Хотя мы его не брали. Мы его не трогали. Он просто… появился там.

Я открыл багажник. Там, на сером коврике, лежал красный зонт. Тот самый. Старый, с потрёпанными краями, с деревянной ручкой, холодный на ощупь. Капли воды стекали по его куполу… против гравитации. Вверх. Он ждал. Ждал меня.

Глава 6. Странник и часы

Дорога, вилась вдоль стены сплошного, мрачного леса, внезапно оборвалась. Не плавно сошла на обочину, не превратилась в тропу — она просто закончилась, как кинолента, которую забыли домонтировать. Перед нами зияла пустота, а за ней — странная, почти театральная сцена. Машина, послушно тарахтяшая последние километры, замерла, словно наткнувшись на невидимую стену. За бортом повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь остывающим стрекотом мотора и шелестом ветра в кронах старых елей.

Посреди этого обрыва стояла тележка. Синяя, облезлая, на крошечных, кривых колёсиках, которые скрипели бы даже на идеальной поверхности. Она казалась нелепой и одинокой, как брошенная игрушка гиганта. Рядом с ней, словно статуя, высеченная из тумана и времени, стоял человек. Он был высоким, неестественно худым, в тёмном, до колен пальто и шляпе с широкими полями, отбрасывающей тень на лицо. Не карикатурный Странник из дешёвых ужастиков, нет. Скорее… неправильный. Его пропорции едва заметно смещались, если смотреть слишком долго, а фигура казалась то твёрдой, то размытой на краях зрения, как мираж на раскалённом шоссе.

Ольга замерла. Вся её напряжённая выносливость, которую она демонстрировала с самого «Привала», испарилась, сменившись первобытным ужасом, который я видел лишь однажды — когда она смотрела на своё отражение в зеркале кафе. Её пальцы впились в кожаную обивку сиденья.

— Это он, — выдохнула она так тихо, что я едва расслышал сквозь гул в ушах, вызванный внезапной тишиной леса и остановкой двигателя.

— Кто? — спросил я, хотя уже догадывался. Ответ висел в воздухе, густой и липкий, как смола.

— Странник. Он всегда стоит на перекрёстках. На границах. Там, где реальность истончается. Там, где дорога обрывается. Или начинается.

Он смотрел на нас. Не подходил, не махал, не проявлял никаких признаков жизни, кроме этого пронизывающего, немигающего взгляда. Просто стоял. И этого было достаточно, чтобы мороз пробрал до костей. Казалось, он стоит здесь веками, ожидая именно этой нашей остановки.

Я вышел из машины, ноги сами понесли меня вперёд, будто невидимая нить тянула к нему. Воздух вокруг Странника был другим — плотным, звенящим, как натянутая струна, пахнущим озоном после грозы и чем-то древним, пыльным. Под ногами хрустнул щебень, слишком громко в этой звенящей тишине.

— День добрый, — начал я, и голос прозвучал глухо, чужо. — Нам бы… дорогу. Она, кажется, оборвалась.

— Вы на ней, — ответил он. Голос был тихим, но каждое слово падало на слух с весом свинцовой пули, пробивая обычные звуки. — Просто смотрите по сторонам внимательнее. Дорога везде, если знать, куда смотреть.

— Мы ищем… — начал я, чувствуя, как слова застревают в горле. Как назвать то, что мы ищем? Ноль? Конец? Правду? Выход из этого замкнутого круга?

— Ноль, — перебил он, и имя прозвучало как удар гонга, отозвавшись эхом в лесу. — Ты уже в его орбите, Марк. Назад нельзя. Только вглубь. К центру. Как река, текущая к водопаду.

Он протянул мне руку. Длинную, костлявую, в перчатке из грубой кожи. На ладони лежали карманные часы. Старинные, тяжёлые, с серебряной крышкой, потемневшей от времени, покрытой мелкими царапинами, как следы долгого пути.

— Держи. Тебе пригодится, когда станет совсем темно. Когда свет перестанет отличаться от тьмы. Когда дорога превратится в тупик.

Я взял часы. Холод металла обжог пальцы. Крышка поддалась с тихим, сочным щелчком, как открываемая дверь в прошлое. Под стеклом застыли стрелки. Ровно на 9:30.

Время аварии отца. Тот самый миг, который разорвал мой мир и отправил меня в этот бесконечный путь по кругам аномалий.

— Что это? — спросил я, поднимая взгляд на Странника. В его глазах, тёмных как бездонные колодцы, не было ни капли сочувствия. Только знание. Глубокое и древнее, как сама дорога под ногами.

— Это точка, — ответил он спокойно, будто говорил о погоде или о состоянии асфальта. — Времени нет, Марк. Есть только точки. События, застывшие в вечности, как придорожные столбы. Ты в одной из них. Застрял, как муха в янтаре. Как машина, сломавшаяся в чистом поле.

Я перевёл взгляд на