Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

словно драгоценности современного лепрекона, стояли три холщовые почтовые сумки. Каждая из которых была переполнена пачками денег. Там вполне могло оказаться больше полумиллиона долларов, а она эти сумки непринужденно запихнула под стол со своими маслами и кремами для глаз.

С колотящимся сердцем, испугавшись, я отбежала в противоположный конец комнаты. Я знала, что увидела что-то, чего мне не следовало видеть. Что-то, что делало зачарованную жизнь феи Айлы возможной, но что, я чувствовала, мы никогда не будем обсуждать.

– Извини за это, – сказала она, заходя в комнату шаркающей походкой, безразмерная футболка свисала с ее плеча: ребенок, напяливший одежду своей мамы.

– Да ничего, – заикаясь, ответила я, отвернувшись к полкам с CD-дисками. – Я просто смотрела, что за музыка у тебя есть.

Она пинком закрыла дверь.

– Нашла что-нибудь, что тебе нравится? Все, что хочешь, можешь взять себе. – Она подошла ко мне, так близко, что я ощутила запах лаванды, исходивший от нее. – Мне нужна табличка «не беспокоить», – пробежав кончиками пальцев по моей пояснице, сказала она. – Поднимайся наверх. Я поищу какую-нибудь музыку, которая возьмет твою душу в плен.

Мы улеглись рядом с мерцающими свечами на ее одеяла цвета индиго, опьяняющие завитки фимиама плавали коронами над нашими головами, пока мы медленно плыли по течению эпической песни Pink Floyd Echoes, которая длилась двадцать одну минуту, конкурируя с «Кубла-Ханом» Кольриджа. Она начиналась так:

Overhead the albatross hangs motionless upon the airand deep beneath the rolling waves in labyrinths of coral caves…[65]

Айла вытянулась, опираясь на локоть и нависая надо мной, глаза фиалковые и гипнотизирующие.

– А знаешь, мы встретились еще до того момента в Ювелирном магазине, – заметила она, обхватывая своим взглядом мой, словно кобра, чаруя мою душу.

– Когда? – прошептала я в ответ.

– На том выступлении Буто[66], я увидела тебя на парковке. Я подъезжала как раз вместе со своими друзьями, и мы все видели тебя из машины. И мы все хором сказали: «Кто это?» Но я… Я знала тебя. Я узнала тебя, и я знала, что ты моя. Создание из другого мира. Из мира фей. Ты не помнишь? В фойе. Мы разговаривали.

Известный как «танец смерти», Буто был создан японцами как ответная реакция на американцев, сбросивших ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. И я начала вспоминать, расплывчато. Я покидала театр гримасничающих белых фигур, словно оставляла сон на кладбище, входя во влажный свет вестибюля, который освещал все вокруг. И сквозь этот свет появилась странная подпрыгивающая фигура. Тоненькая девочка, одетая как Оливер Твист.

– А, да, теперь я начинаю вспоминать, – сказала я ей. – Ты была такой дружелюбной. Я решила, что ты собиралась обчистить мои карманы.

Ее глаза сузились, раздраженные и свирепые, когда она наклонилась ко мне:

– Я знала с того самого момента, что нам предназначено быть вместе. Моя интуиция никогда меня не подводит. Я поняла, что тебе известен Ювелирный и люди оттуда, поэтому я туда и пришла в тот раз. Я знала, что ты там будешь.

Мой желудок сжался. Путешественник в джунглях, который вдруг начинает понимать, что пантера преследовала его днями и ночами, скрываясь в зарослях, прыгая с дерева на дерево. Застигнутая внезапным делирием, я погрузилась в музыку, эхо отраженных звуков, пение птиц. Айла лежала в состоянии мечтательной фуги[67].

– Мне так нравится эта строчка о колыбельных, – сказала она, но схватилась за горло и отвернулась.

– Мне нравилось слушать, как мама пела их мне, – прошептала я. – Я до сих пор помню слова.

Но никто не пел их Айле, когда она была маленькой. Взращенная одинокой, наркозависимой матерью с целой чередой парней-фармацевтов в Саванне, штат Джорждия, под нависающими деревьями, лианами кудзу и испанским мхом, в грязных домах, где она чувствовала себя в одиночестве, где не было никого, кто ее воспитывал бы. Никто не просил ее закрыть глазки. Она вошла в мир фей и никогда уже не вернулась обратно. Она была любимым ребенком фей. И, как радиомаяк, взывала к остальным волшебным созданиям в этом жалком мире. Увидев меня, идущую по парковке, она меня узнала: создание из иного мира, из волшебных пещер Авалона, из Летних Земель, из Тир на Ног[68], первой территории по ту сторону смерти.

Summertime. And the living is easy. Fish are jumping and the cotton is high[69] – пропела я.

У меня на глазах Айла превратилась в водяное создание, скользкое и белобрюхое. Она запустила пальцы мне в волосы и подтянула меня поближе к себе, а ее губы оказались вплотную к моим. Зрение восстановилось, и она вздохнула.

– Я хочу обращаться с тобой лучше, чем я обращалась с кем-либо ранее, – заявила она.

Мое двойное гражданство, учитывая мир духов, легко проницаемая структура моей реальности, которая так ужаснула Даршака и Адриана, когда меня перетягивало из реалий мира в воображение и обратно, не испугали Айлу. Это ее зачаровало. Для нее я сияла в темноте – доисторическая рыба на самом дне океана.

Она лежала, опираясь на локоть, пристально глядя мне в лицо и гладя рукой мой лоб.

– Ты бы предпочла выбирать или быть выбранной? – спросила она меня ласково. Я растерялась:

– Быть выбранной?

– Хорошо, – она довольно улыбалась. – Я лучше бы выбирала. Она положила палец на мой третий глаз и легонько постучала: – Я выбираю тебя.

Вскоре мы с Айлой проводили вместе все время. Стремительно мчались сквозь сосны по дороге к Биг-Сур[70] в ее лазурном Альфа-Ромео 1974 года с расписанными под заказ колпаками в виде звезд. Она учила меня, как ездить на механике. Машина была темпераментной, с несговорчивой коробкой и педалью газа, настолько чуткой, что даже легкое касание отправляло машину вперед пулей, оставляя позади густое облако выхлопных газов. Айла взяла меня с собой на минеральные горячие источники в Эсалене. Мы купались там при свете звезд и держались за руки, в то время как молодые женщины делали нам массаж на полуночных скалах, а воды океана ударялись о валуны внизу.

Айла купила мне электроакустическую гитару сапфирово-голубого цвета, и я практиковалась на ней, пока мои пальцы не покрывались водяными мозолями и не начинали кровоточить. Мы сочиняли романтические песни о тайных садах и свиданиях любовников, которые пошли наперекосяк. Иногда мы проводили дни напролет, отсиживаясь в ее комнате, слушая музыку и рисуя. С того момента, как Айла получила степень бакалавра в Колледже искусств Саванны, она была одержима рисованием подсолнухов на толстой бархатной бумаге, листы которой порой достигали более трех с половиной метров в длину. Она вырисовывала цветы с тщательной, фотореалистичной четкостью, их лепестки дрожали и шевелились, словно морские анемоны. В центре их бутонов всегда были грустные, испещренные венами глаза. Цветы были прекрасны, и