Авалинда Райс. Тьма внутри - Дана Рэйвен

налил немного в чашку. Так ли важно, какие это конфеты, но, если вам интересно, это были бельгийские, с начинкой пралине, в виде морских ракушек. Он купил их пару дней назад в местном супермаркете Теско, когда страшно захотелось сладкого. Съел штук пять и понял, что от такого количества можно впасть в сахарную кому. Условно, конечно, но было страшно приторно.

Честно говоря, наш Кэйлем не умел запасаться провизией. Еда в доме, конечно, всегда водилась: что-то вроде упаковки яиц, хлеба не лучшего качества, может, даже ветчины или бекона, но так, чтобы наготовить на неделю или всегда знать, что будешь есть на следующий день, – увольте. Временами он питался исключительно в кафе рядом с работой, а вечером приносил еду из гастрономического отдела того же Теско или мог шикануть и накупить деликатесов в гастрономе «Маркс и Спенсер» на Принцесс-стрит. Всё одно, готовить не надо, а пластиковую посуду можно выкинуть. Про консервы или сухие запасы даже не спрашивайте. Так что достойный кофе, не скисшее молоко и начатая коробка конфет – это роскошь для его дома.

Потолочная люстра давала исключительно мало освещения, и Кэйлем включил нижнюю подсветку над столешницей кухонного гарнитура. После паузы он сказал:

– Я всегда хотел узнать, куда ушла мама. Понимаешь, я плохо её помню, практически вообще ничего.

– А есть догадки, или, может, твой отец что-то говорил?

– Нет. В какой-то момент она просто ушла, и мы стали жить с отцом. Почему-то я напрочь забыл о её существовании и вспомнил, только когда он погиб.

Ава решила не мучить парня и взяла его за руку. Он застыл и уставился на неё не моргающим взглядом, аккуратно поставив чашку на стол.

Отматывая длинную плёнку назад, Ава увидела день, когда мать ушла.

Ему было пять лет, возраст, когда можно начать запоминать себя, окружающих, свои чувства и эмоции. Но ему как будто стёрли половину воспоминаний, а на их место пришла чернота, пустота, ничто. Словно мальчик вылупился из яйца или его нашли в капусте.

Даже имя матери стёрли, а образ был похож на то, что видит сильно близорукий человек без специальных приспособлений.

Она ушла сама, без скандалов и криков. Отец Кэйлема тоже про неё забыл. Но боль утраты настолько поразила его разум, затаилась там поедающим червячком, что, даже не понимая, почему и зачем, он тосковал по утраченной любви и единственное, что ему помогало, – это постоянное затуманивание разума крепким, противно обжигающим внутренности дешёвым алкоголем. Его образ тянулся в памяти сына как холодный пронизывающий ветер, затягивающий и неприятный. Такой, от которого хотелось отмахнуться, зайти в уютную кофейню и не вылезать оттуда, пока он не уляжется. Ава решила пока не настраиваться на волну отца. К неприятным ощущениям ей было не привыкать, но напрасные страдания в планы ведьмы тоже не входили.

Мотивы его матери также были скрыты из виду. Ава копнула чуть глубже и в одно мгновение поняла, что её затягивает в другую параллельную вселенную. Да так сильно, что она еле сдержала гипноз.

Вырвавшись из чёрной воронки между двумя граничащими пространствами не без помощи Магны, она открыла глаза и отпустила руку Кэйлема. Увидев её растерянное лицо, парень спросил.

– Что случилось? Кажется, я заснул на секунду.

– Я пыталась узнать, что произошло с твоей матерью.

– И что увидела?

После первого раза Кэйлем был готов практически ко всему.

– Многое и одновременно ничего.

– Это как?

– У тебя очень мало воспоминаний о матери и даже те, что есть, нереальные. Как будто стёрты и, может, записаны заново.

– Не понял.

Кэйлем начинал пугаться собственных желаний узнать больше. Он убрал волосы от лица и вцепился руками в чашку, будто она была единственной надеждой на спасение. Ава почувствовала мурашки на коже, его страх и недоумение отозвались лёгкой болью в шее, а в животе заурчало: она была голодна.

– Ты не помнишь свою мать, потому что кто-то стёр эти воспоминания из твоей головы. И даже не удосужился подселить новые, качественные.

– А так можно вообще?

– Конечно! Ещё и не такое можно.

– А зачем кому-то это делать?

– Понятия не имею. Ты открываешься для меня с новых сторон.

Они обменялись смущёнными улыбками.

– Знаешь, мне давно не было ни с кем так спокойно и легко. Даже несмотря на всё, что я сейчас видела, – сказала Ава.

– Мне тоже. И это не просто реакция на то, что ты сказала.

– Я знаю.

Они болтали ещё часа четыре. Кэйлем умудрился сделать отличные французские тосты и даже нашёл в морозильнике клубнику, из которой сумел сотворить вкусный соус к вышеупомянутому хлебу. Он также заварил какой-то умопомрачительный чай, странным образом завалявшийся у него в шкафу. Как потом оказалось, этот чёрный чай с вишней и запахом сладкого миндаля привёз его друг Джон из своей заграничной поездки на юг Франции. Да, и про похождения Джона тоже рассказал. И как почти всегда неудачно работал его напарником в сложном искусстве знакомства с девушками. Ему было стыдно и весело от рассказанного, но хотелось продолжать делиться воспоминаниями.

Ава слушала и отвечала, смеясь и дразня. Про себя поведала только то, что живет в доме на Мёркистон-авеню со строгой хозяйкой и что пока не может рассказать, над каким делом сейчас работает.

Когда всё было выпито и съедено, они плавно перешли на диван в гостиной, сидели там, подогнув колени под себя и болтая уже тише, чтобы не тревожить соседей, а потом пошли в спальню. Заснули в обнимку с совершенно обычными для двух влюблённых ощущениями зыбкой нежности и неловкости, которая тем не менее быстро улетучилась. Потому что казалось, что они вместе уже миллион лет.

***

Ава очнулась во сне. Такое бывает, если вы засыпаете в одном месте и вас затягивает в другое. А ещё вам непременно надо быть ведьмой.

Она обнаружила себя на безлюдной улице незнакомого города, посмотрела вниз направо и почувствовала, как её руку мягко зажал в своей пасти огромный чёрный пёс, смахивающий на медведя, который похудел и вытянулся. Он повёл её вниз по улице к деревянному сараю. Не понимая зачем, она всё же последовала за ним со своей рукой в его чёрно-красной пасти, от тепла которой было страшно и приятно одновременно.

Они вместе зашли в сарай, и её взору открылась ужасающая картина.

Подвешенные под потолком за ноги, висели женщины. С десяток мертвецов – умерших не своей смертью, поломанных, со свисающими вниз руками и окоченевшими пальцами, задевающими пол. Распахнутые глаза каждой смотрели на неё, на Авалинду. В одно мгновение они резко поменяли положение, и теперь уже удавки красовались на их шеях. Ава встала как вкопанная, не могла ни двинуться, ни закричать. Среди них она узнала Гертруду, Мэйбл, Верховную ведьму Этейн и несколько незнакомых ей ведьм. Чёрная