Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хлопнула дверь — голос старика ворвался в комнату. Елень вздрогнула всем телом. Соджун не слышал отца, он вдруг почувствовал, как женщина прильнула к нему, будто ища защиты. Теперь не только он обнимал ее, она сама прижималась к нему всем горячим мокрым с головы до пят телом. Она даже держалась за его ханбок и ее трясло. И в это мгновение такая нежность накрыла капитана магистрата, что он, склонившись к ее уху, едва слышно шепнул, и губы коснулись кожи:
— Не бойся. Он не тронет тебя.
Женщина лишь уткнулась лицом в его ханбок. Соджун погладил ее по голове, отчасти, понимая, другого шанса может не быть.
В купельную вбежала няня.
— Чего это вы здесь кричите, хозяин?
— Где Соджун?
Старуха хмыкнула.
— Здесь его, как видите, нет.
— А ведьма где? Он, наверняка, у нее!
— Я только от них! Укладываются спать. Молодого господина там нет. Или вы мне не верите?
Старик пробормотал что-то в ответ.
— Найди его! Найди и приведи ко мне! — приказал политик и вышел. Няня последовала за ним. Голоса отдалились, а потом и вовсе пропали.
Спрятавшиеся выдохнули. Женщина тут же отстранилась от Соджуна. Тот опустил руки и вышел. Елень шагнула следом. Соджун положил ее одежду на стул, бросил еще один взгляд. Она оказалась рядом с фонарем, и тут капитан увидел то, отчего у него мороз пошел по коже. На нежной прекрасной коже плеч от грубых лямок остались уродливые красные полосы. Они багровели на молочной коже…
Такие же следы были у нее на запястьях от бечевки.
Тогда.
После конюшни.
Соджун шагнул к Елень и прежде, чем та успела что-либо сделать, положил руку на плечо и чуть надавил на красную полосу. Она дернулась из-под руки. Их глаза встретились: холодный ненавидящий взгляд женщины и полный сострадания взгляд мужчины.
Он хотел — не просто хотел, желал, мечтал, надеялся — чтобы все было по-другому. Желал всем своим исстрадавшимся сердцем изменить прошлое! Но повернуть время вспять неподвластно даже Небесам, что уж говорить о ничтожном, слабом человеке, чья участь лишь покоряться воле свыше?
Боль. Скорбь. Смирение…
Он отвел глаза и пошел к двери. Уже у двери он обронил:
— Мойтесь спокойно, я пришлю Гаыль. Отец не зайдет к вам. Не волнуйтесь.
Елень промолчала. Впрочем, как всегда.
Соджун сидел напротив отца и почти не слушал его. Он и смотрел куда-то в сторону. Чжонку не сводил с него глаз, видел его рассеянность, а также усталость, легшую глубокой морщиной между бровями. О чем думал отец — понять было невозможно.
— Соджун, ты будто и не слышишь меня? — прервал размышления властный голос старика.
Капитан вздохнул.
— Я помню об обещании, что дал вам.
— Едем завтра, нечего тянуть.
— С вашего позволения, — пробормотал Соджун и поднялся. Чжонку тут же взвился на ноги, встав рядом с отцом. Политик посмотрел на своего отпрыска и махнул рукой, смирившись. Младшие поклонились и вышли.
Соджун не прогнал сына, и тот тенью последовал за ним. Он молчал, не зная, как угодить своему дорогому родителю. Сам расправил постель, усадил. Соджун скривился от боли.
— Чжонку, глянь, что там с этой дряной раной? — пробормотал он.
Мальчик тут же развязал пояс ханбока, снял с плеч да так и замер, уставившись на голый торс отца. Соджун никогда не рисковал жизнью напрасно, но не всегда успевал отклониться от удара врага: то там, то здесь наложили свой отпечаток уродующие тело шрамы. Их было немного, но они были страшными.
Мужчина заметил взгляд своего ребенка. Ему стало неловко. Он повел плечами и недовольно пробормотал:
— Ну, что там?
Сын глядел на шрам-розочку под левой грудью, и чувствовал, как волосы шевелятся на затылке, а холодок пробегает вдоль позвоночника вверх-вниз.
— Это… Это ведь от стрелы? — спросил он, указывая на шрам.
— Это было давно, — вздохнув, отвечал отец. — Что с раной?
Но мальчик смотрел, как завороженный.
— Наконечник застрял?
— Это было давно. Я не помню, — соврал отец, и Чжонку понял, что соврал.
Он оторвался от шрама и оглядел руку.
— Она красная, немного белая и чуть-чуть желтая, — сказал подросток, не зная, как точнее описать ее.
— Желтая и красная? — переспросил Соджун. Это было плохо.
— И кожа около раны горячее.
Отец, выслушав ребенка, накинул на плечи ханбок. Все было серьезней, чем он думал.
— Вот что, отправь кого-нибудь за доктором Хваном, — сказал мужчина.
Лицо подростка вмиг вытянулось, побледнев.
— Лучше перебдеть, — усмехнулся отец, но усмешка вышла кривая и скорбная. Подросток подскочил и вылетел за дверь.
Соджун все вытягивал шею, поворачивая руку перед небольшим зеркалом, чтоб лучше рассмотреть. Стукнула за спиной дверь.
— Отправил? Хоть не наговорил, что я при смерти? — спросил Соджун, но ребенок молчал. — Что молчишь? Перепугают ведь доктора Хвана.
Но сын упрямо молчал, и тогда Соджун оглянулся. В дверях с небольшим столиком в руках стояла Елень. Мужчина опешил. Она же подошла к нему, поставила столик, опустилась на колени и взяла его за руку. Он не стал сопротивляться и вырывать многострадальную конечность, а просто отдался на милость судьбе. Сейчас судьба была очень благосклонна: он чувствовал на запястье пальцы любимой.
Женщина со знанием дела потрогала рану, посчитала пульс, потом сказала:
— У вас лихорадка. Рана загноилась. Нужно ее очистить.
Она склонилась над столиком, что принесла с собой. Отломила свежего воска, положила его в чашу и поднесла к пламени свечи. Воск зашипел, по комнате поплыл запах меда. Женщина помешала его деревянной лопаточкой, чтоб он быстрее таял, и тут встретилась глазами с Соджуном.
— Не бойтесь, хуже вам не станет. Так лучше всего убрать гной. Быстро и почти безболезненно, — успокоила она. Соджун и не волновался.
Елень подцепила лопаточкой расплавленный воск, подула
