Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Я думала, боль приносит сострадание.

— Сострадание? Что это такое? — Глокта поморщился, потирая больную ногу. — Печально, но боль приносит только жалость к себе.

Костровая политика

Логен неуютно поёрзал в седле и покосился на нескольких птиц, круживших над огромной плоской равниной. Проклятье, как же болела задница. Бёдра саднили, а нос забился лошадиным запахом. И никак не найти такую позу, чтобы яйцам было удобно. Всё время стиснуты — как бы часто он не совал руку за пояс, чтобы их поправить. Это путешествие было чертовски неудобным во всех смыслах.

Раньше на Севере в пути Логен всегда разговаривал. Мальчишкой разговаривал с отцом. В юности разговаривал с друзьями. Когда пошёл за Бетодом, то разговаривал с ним, днями напролёт, поскольку тогда они были близки, почти как братья. Разговор отводит мысли от мозолей на ногах, от голода в животе, от проклятого бесконечного холода или от того, кого вчера убили.

Логен смеялся над историями Ищейки, когда они брели по снегам. Обдумывал тактику с Тридубой, когда ехали верхом по грязи. Спорил с Чёрным Доу, когда переходили болота, и тут уж любой повод годился. Логен в своё время даже перекинулся парой шуток с Хардингом Молчуном, а таким не многие могли похвастаться.

Он вздохнул себе под нос. Долгим болезненным вздохом, застрявшим в горле. Да уж, хорошие времена, но теперь они уже далеко позади, в солнечных долинах прошлого. Все те парни вернулись в грязь. Умолкли, навсегда. И что ещё хуже, они оставили Логена посреди пустоты с этим народом за компанию.

Великий Джезаль дан Луфар не интересовался ничьими историями, кроме своих собственных. Всё время он сидел прямо, как палка, и поодаль, высоко подняв подбородок, демонстрируя своё высокомерие, своё превосходство, своё презрение ко всему — так молодой человек хвастается перед всеми новым мечом, задолго до того, как узнает, что тут нечем гордиться.

Байяза тактика не интересовала. Когда он говорил, то рявкал одиночные слова, "да" или "нет", хмуро глядя на бесконечную траву, как человек, который совершил ужасную ошибку и теперь не знает, как её исправить. Его ученик, казалось, тоже изменился с тех пор, как они покинули Адую. Молчаливый, напряжённый, бдительный. Брат Длинноногий уходил вперёд на равнину, разведывал маршрут. Возможно и к лучшему. Остальные не говорили вовсе. А навигатор, надо признать, говорил слишком много.

Ферро ехала на некотором отдалении от этой дружеской компании: плечи сгорблены, брови вечно нахмурены, длинный шрам на щеке сердито морщится. Всем своим видом она показывала, что считает остальных кучкой придурков. Она наклонялась вперёд, к ветру, толкая его, словно надеялась, что тот ударит её по лицу. Логен решил, что веселее с чумой шутить, чем с ней.

Весёленькая компания. Его плечи поникли.

— Сколько ещё до края мира? — спросил он Байяза без особой надежды.

— Ещё какое-то время, — проворчал маг, едва разжав зубы.

Так Логен и ехал дальше — уставший, больной, — и наблюдал за несколькими птицами, медленно скользившими над бескрайней равниной. Хорошие, большие, толстые птицы. Он облизал губы.

— Мясо бы сейчас не помешало, — пробормотал он. Уже довольно давно ему не доводилось поесть свежего мяса. С самого Халциса. Логен потёр живот. Жирок, набранный в городе, уже уменьшался. — Неплохой такой кусок мяса.

Ферро хмуро посмотрела на него, а потом на птиц, кружащих наверху. И скинула лук с плеча.

— Ха! — усмехнулся Логен. — Удачи. — Он смотрел, как она плавно достала стрелу из колчана. Напрасный жест. Тут даже Хардинг Молчун не смог бы попасть, а уж он-то обращался с луком лучше всех, кого знал Логен. Он смотрел, как Ферро наставила стрелу на изогнутое дерево: спина выгнута, жёлтые глаза смотрят на скользящие фигуры над головой.

— Ты в них никогда не попадёшь, даже если тыщу лет будешь пытаться. — Она натянула тетиву. — Напрасно тратишь стрелы! — крикнул он. — В таких делах надо быть реалистом! — Возможно, стрела упадёт обратно прямо ему в лицо. Или ткнётся лошади в шею, так, что та упадёт и погребёт его под собой. Подходящий конец для его путешествия. Спустя миг одна из птиц свалилась в траву, из неё торчала стрела Ферро.

— Нет, — прошептал он, глядя с раскрытым ртом, как она снова натягивает лук. Ещё одна стрела улетела в серое небо. Ещё одна птица грохнулась на землю, недалеко от первой. Логен, не веря своим глазам, уставился на неё. — Не может быть!

— Только не говори, что сам не видел вещей удивительнее, — сказал Байяз. — Как насчёт самого ужасного человека на Севере, который разговаривает с духами и путешествует с магами?

Логен остановил лошадь и соскочил с седла. Прошёл по длинной траве, согнулся на подкашивающихся больных ногах и подобрал одну из птиц. Стрела попала ей прямо в центр груди. Если бы Логен ударил её стрелой с расстояния в фут, он и то вряд ли смог бы попасть точнее.

— Так не бывает.

Байяз ухмыльнулся, скрестив руки на луке седла перед собой.

— Как гласят легенды, в древние времена, в доисторические, наш мир и Другая Сторона были объединены. Один мир. Демоны ходили по земле, и делали, что им вздумается. Хаос, какой и во сне не приснится. Они смешивались с людьми, и их отпрыски были полукровками. Полулюди-полудемоны. Бесовская кровь. Чудовища. Один из них взял себе имя Эус. Он отделил человечество от тирании бесов, и в результате яростной битвы с ними наш мир стал таким, какой он есть. Эус отделил верхний мир от нижнего и запечатал врата между ними. Чтобы предотвратить такой ужас в будущем, он произнёс Первый Закон. Запрещено напрямую касаться Другой Стороны, или разговаривать с бесами.

Логен заметил, как другие смотрят на Ферро. И Луфар и Ки хмуро уставились на эту сверхъестественную демонстрацию мастерства лучника. Она наклонилась в седле вправо, туго натянув тетиву — блестящий наконечник следующей стрелы держался совершенно неподвижно, и всё-таки ей удавалось пятками направлять лошадь туда-сюда. Логен и с поводьями в руке едва мог заставить лошадь делать то, что ему надо, но он никак не мог взять в толк, к чему тут безумная история Байяза.

— Бесы и всё такое, Первый Закон. — Логен помахал рукой. — И что?

— С самого начала Первый Закон был полон противоречий. Вся магия идёт с Другой Стороны, исходя на землю так же, как свет исходит от солнца. Сам Эус был частично демоном, как и его сыновья — Иувин, Канедиас, Гластрод — и другие помимо них. Их кровь дала им как дары, так и проклятия. Силу, долгую жизнь и остроту зрения, недоступные простым людям. Кровь передавалась их детям, постепенно разжижаясь, а потом детям их детей, и так далее, через долгие века. Дары не проявились в одном поколении, потом в следующем, а потом стали проявляться очень редко. Бесовская кровь истощилась и вовсе исчезла. Сейчас, когда наш мир и нижний мир так отдалились, она поистине редка, и те дары почти невозможно было увидеть во плоти. Нам по-настоящему повезло стать этому свидетелями.