Дивергент - Вероника Рот

— Интересно, как мы доберемся до крыши здания… — голос Юрая умолкает.

Сильный ветер бьет по лицу, развевая волосы. На потолке сотого этажа зияющая дыра. Зик подставляет алюминиевую лестницу к ее краю и начинает подниматься. Лестница скрипит и качается под его ногами, но он, насвистывая, продолжает лезть. Добравшись до крыши, он поворачивается к проему и держит верх лестницы для следующего человека.

Часть меня думает, не является ли это все самоубийством, замаскированным под игру. Ну, этот вопрос не в первый раз возникает в моей голове после Церемонии Выбора. Лезу наверх, вслед за Юраем. Это чем-то напоминает мне восхождение на колесо обозрения, когда Четыре шел за мной.

Я снова вспоминаю его пальцы на моем бедре, как они не дали мне упасть, и чуть не промахиваюсь мимо перекладины. Глупо.

Кусая губы, я поднимаюсь наверх и оказываюсь на крыше здания Хэнкока. Ветер такой сильный, что кроме него, я ничего не чувствую и не вижу. Приходится опереться на Юрая, чтобы не упасть. Первое, что бросается в глаза, — это болото, широкое и коричневое, оно повсюду, лишенное жизни, прячется за горизонтом. В противоположном направлении город, во многом похожий на болото — своей безжизненностью и неизвестными мне местами.

Юрай показывает на что-то. Стальной кабель шириной с мое запястье прикреплен к одному из полюсов верхушки башни. На земле лежит куча черных плотных веревок, изготовленных из жесткой ткани, достаточно больших, чтобы удержать человека Зик хватает один из канатов и присоединяет его к шкиву, который висит на стальном тросе.

Я прослеживаю путь кабеля над скоплением зданий и вдоль берега озера. Не знаю, где он заканчивается, но уверена: если я не провалюсь, то узнаю. Мы собираемся спускаться на стальном кабеле, держась за черную петлю, с высоты трехсот метров.

— О Боже, — говорит Юрай.

Мне остается только кивнуть. Шона первая, кто лезет в петлю. Она обвязывает свой живот, пока большая часть ее тела не покрывается черной тканью. Затем Зик обвязывает ее плечи, часть спины и бедра ремнем. Он подталкивает ее вместе с петлей к краю здания и начинает обратный отсчет с пяти.

Шона поднимает большой палец вверх, когда он пихает ее вперед в неизвестность. Линн задыхается, когда Шона несется к земле под острым углом вперед головой.

Я проталкиваюсь сквозь людей, чтобы лучше разглядеть, что происходит. Пока я могу ее видеть, Шона в безопасности в петле, а потом она уже слишком далеко, — черное пятнышко над озером.

Участники вопят, машут кулаками и встают в очередь, иногда выталкивая друг друга, чтобы занять место получше. Как-то так получается, что я первая из посвященных в этой очереди. Прямо перед Юраем. Меня от заветной линии отделяет семь человек. Часть меня стонет из-за того, что придется ждать еще семерых. Это странная смесь ужаса и стремления, раннее мне незнакомая.

Следующий участник, парень, который выглядит младше своих лет, с волосами до плеч, завязывает петлю на спине, а не на животе. Он широко расставляет руки, пока Зик толкает его вниз по стальному кабелю.

Кажется, что никто из участников не испуган. Они ведут себя так, будто делали это тысячу раз, может, так оно и есть. Но когда я оглядываюсь, то замечаю, что большинство посвященных выглядят бледными и взволнованными, даже несмотря на то, что оживленно беседуют друг с другом.

Что же происходит между посвящением и самим участием, что превращает панику в восторг? Или людям становится легче прятать свой страх?

Осталось три человека передо мной. Новая петля: участница сперва просовывает ноги, а руки скрещивает на груди.

Два человека. Высокий, плотный парень скачет вниз и вверх как ребенок, прежде чем забраться в петлю, и визжит, когда исчезает, рассмешив этим девушку передо мной.

Один человек. Она ныряет в узел вперед головой и держит руки перед собой, пока Зик затягивает ремни.

А теперь моя очередь.

Меня трясет, пока Зик подвешивает мою петлю на кабель. Пытаюсь забраться, но у меня проблема, мои руки слишком сильно дрожат.

— Не волнуйся, — говорит Зик мне прямо в ухо. Он берет мою руку и помогает залезть лицом вниз. Ремни затягиваются вокруг моей талии, и Зик подталкивает меня к краю крыши.

Я смотрю вниз на стальные балки здания и черные окна, вплоть до треснувшего тротуара. Какая же я дура, раз согласилась на такое. И дура, раз наслаждаюсь тем, что мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а ладони мокрые от пота.

— Готова, Стифф? — ухмыляется Зик, стоя за мной. — Должен признать, что впечатлен: ты до сих пор не кричишь и не плачешь.

— Я говорил тебе, — сказал Юрай. — Она насквозь Бесстрашная. Теперь покончи с этим.

— Осторожнее, брат, а то я могу недостаточно туго затянуть твой ремень, — говорит Зик. Он хлопает себя по колену. — И все, тебе конец.

— Ну-ну, — говорит Юрай. — А потом мама тебя заживо сварит.

Разговоры о матери, об их дружной семье вызывают у меня острую боль в груди, как будто кто-то проткнул меня иглой.

— Только если она узнает.

Зик дергает блок, с которым связан кабель. К счастью, он держится, потому что в случае поломки, быстрая смерть мне обеспечена. Он смотрит на меня и говорит:

— На старт, внимание, ма…

Прежде, чем закончить слово «марш» он отпускает петлю, и я забываю о нем, о Юрае, о семье, и обо всем, что может сломаться и привести к моей смерти. Я слышу, как металл скользит по металлу и чувствую такой сильный ветер, что глаза начинают слезиться, пока я несусь вниз.

Мне кажется, у меня нет тела, я невесома. Болото передо мной выглядит огромным, его коричневые топи растянулись даже дальше, чем я могу рассмотреть с этой высоты.

Воздух такой холодный, такой быстрый, что у меня начинает болеть лицо. Я набираю скорость, и возбужденный крик поднимается внутри меня, останавливаемый только ветром, который наполняет мой рот, когда я размыкаю губы.

Петля крепко держит меня, и я раскидываю руки и представляю, что лечу. Я несусь в сторону улицы, которая словно бы треснута и оборвана, она в точности повторяет форму болота. Теперь я могу представить болото таким, каким оно было, когда в нем была вода, разливающаяся подобно жидкой стали, отражающей цвет неба.

Сердце бьется так часто, что начинает болеть, я не могу кричать, не могу дышать, но я чувствую все: каждую вену и каждую клеточку кожи, каждую кость и каждый нерв — все проснулось и вибрирует в моем теле, как будто меня зарядили электричеством.

Я сплошной адреналин. Земля приближается, и я замечаю крошечных людей, стоящих на мостовой внизу. Я должна в ужасе вопить, как любое разумное человеческое существо, но когда я открываю рот, я издаю лишь радостный крик. Я кричу еще громче, и все фигурки на земле машут руками и орут в ответ, но они так далеко, что я едва слышу их.

Смотрю вниз, и все на земле сливается: серое, белое, черное, стекло, мостовая, сталь. Мягкие порывы ветра окутывают мои пальцы и отбрасывают руки назад. Я стараюсь переместить руки к груди, но я недостаточна сильна.

Земля становится все ближе и ближе. Я не останавливаюсь ни на минуту, я парю здесь, как птица. Когда я начинаю замедляться, я провожу руками по волосам. Ветер запутал их в узлы. Я сейчас примерно на высоте шести футов над землей, но это ничего для меня не значит.

Я тянусь за спину, чтобы развязать ремни, которые меня держат. Пальцы дрожат, но мне удается ослабить петлю. Толпа участников стоит внизу. Они берут друг друга за локти, формируя сеть из рук подо мной. Чтобы спуститься, мне придется довериться им, надеяться, что они меня поймают. Надо принять то, что эти люди мои, а я их. Это намного более смелый поступок, чем скольжение по кабелю. Я ныряю вперед и падаю. И падаю им на руки. Запястья и предплечья удерживают мою спину, затем чьи-то ладони хватают меня и ставят на ноги. Я не знаю, чьи руки меня держали, а чьи помогли опуститься на землю; я вижу ухмылки и слышу смех.

— Ну, что скажешь? — говорит Шона, похлопывая меня по плечу.

— Эм… — все участники смотрят на меня. Они выглядят совсем, как я: такими обветренными, с безумными от адреналина глазами и взъерошенными волосами.

Теперь я знаю, почему отец считал Бесстрашных кучкой психов. Он не понимал, не мог понять этот дух товарищества, который формируется только тогда, когда люди вместе рискуют жизнью.

— Можно повторить? — говорю я. Моя широкая улыбка демонстрирует им зубы, и, когда они начинают смеяться, я смеюсь вместе с ними.

Я думаю о том, как Отреченные поднимаются по лестнице, нога в ногу, все одинаковые. У Бесстрашных все иначе. Мы не одинаковые. Но мы одно целое.

Смотрю перед собой на здание Хэнкока, которое теперь так далеко, и не вижу людей на крыше.

— Смотрите! Вон он! — говорит кто-то, показывая за мое плечо.

Посмотрев в том направлении, я вижу темную фигуру, скользящую по стальному тросу. Через несколько секунду я слышу душераздирающий крик.