Дивергент - Вероника Рот

— Ты переборол этот страх?

— Пока нет. — Мы доходим до двери в спальню, и он облокачивается на стену, засовывая руки в карманы. — Возможно, я никогда с ним не справлюсь.

— Так страхи не уходят?

— Только иногда. А иногда их заменяют новые. — Он просовывает большие пальцы в шлевки джинсов. — Но смысл не в становлении бесстрашным. Это невозможно. Смысл в том, чтобы научиться контролировать свой страх и быть свободным от него.

Я киваю. Я привыкла думать, что Бесстрашные ничего не боялись. По крайней мере, такими они выглядели. Но, возможно, то, что я принимала за бесстрашие, было просто управлением своим страхом.

— В любом случае, твои страхи редко совпадают с тем, что ты видишь в моделировании, — добавляет он.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, разве ты боишься ворон? — говорит он, наполовину улыбаясь. Выражение его лица достаточно теплое для того, чтобы я забыла, что он мой инструктор. Он просто парень, небрежно беседующий со мной, провожающий меня до двери. — Когда ты видишь птицу, ты с воплями убегаешь прочь?

— Нет. Полагаю, нет.

Я размышляю над тем, чтобы подойти ближе к нему, безо всякой видимой на то причины. Просто, чтобы понять, каково это — стоять так близко к нему. Просто потому, что я хочу.

«Глупо», — говорит голос в моей голове.

Я подхожу ближе и тоже облокачиваюсь о стену, поворачивая голову в сторону, чтобы видеть его. Как и на колесе обозрения, я знаю, сколько пространства между нами. Шесть дюймов. Я наклоняюсь. Меньше шести дюймов. Я чувствую тепло, словно он испускает что-то вроде энергии, которую я могу почувствовать только на таком расстоянии.

— Так чего я на самом деле боюсь?

— Я не знаю, — отвечает он. — Только ты можешь это понять.

Я медленно киваю. Есть тысяча вещей, которые могли бы оказаться этим страхом, но я не знаю, какая из них верная, если вообще что-то из них может быть верным.

— Я и подумать не могла, что становление Бесстрашным будет настолько тяжелым, — говорю я, а секундой позже удивляюсь, что сказала такое. Удивляюсь, что признала это вслух. Я прикусываю внутреннюю часть щеки и внимательно смотрю на Четыре. Было ли ошибкой говорить ему подобное?

— Это не всегда было таким, — говорит он, пожимая плечами. Кажется, мое признание его не беспокоит. — Быть в Бесстрашии, я имею ввиду.

— Что изменилось?

— Руководство. Человек, который контролирует обучение, устанавливает норму поведения Бесстрашных. Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили метод обучения, чтобы сделать его более конкурентоспособным и жестоким, утверждая, что это должно проверить силу людей. И это в корне изменило приоритеты Бесстрашия. Готов поспорить, ты можешь догадаться, кто пользуется покровительством руководства.

Ответ очевиден — Эрик. Они учили его быть своенравным, а теперь он учит нас быть такими же. Я смотрю на Четыре. Их обучение не подействовало на него.

— Так, если ты был первым в рейтинге инициации, — говорю я, — на каком месте был Эрик?

— На втором.

— Значит, он был их вторым выбором на позицию лидера. — Я медленно киваю. — А ты первым.

— К чему ты это?

— То, как Эрик вел себя на ужине в первую ночь. Зависть, хотя у него есть все, что он хочет.

Четыре не отрицает. Должно быть, я права. Я хочу спросить, почему он отказался от позиции лидера, которую ему предложили. Почему он не хочет быть им, когда у него врожденный талант. Но я знаю, как Четыре относится к личным вопросам. Я вдыхаю, вытираю лицо еще раз и приглаживаю волосы.

— Видно, что я плакала?

— Хмм… — Он наклоняется ближе, сужая глаза, словно осматривая меня. Улыбка трогает край его губ. Еще ближе, и мы бы дышали одним и тем же воздухом. Если бы я помнила, как это делать. — Нет, Трис, — говорит он. Улыбку сменяет серьезное выражение лица, и он добавляет: — Ты выглядишь очень сильной.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Когда я захожу внутрь, большинство других посвященных — как рожденных Бесстрашных, так и перешедших — столпились между рядами двухъярусных кроватей с Питером посередине. Он держит листовку двумя руками.

— Массовый уход детей лидеров Отречения из фракции нельзя игнорировать или объяснять совпадением, — читает он. — Недавний переход Беатрис и Калеба Приоров, детей Эндрю Приора, в другие фракции ставит под вопрос устойчивость ценностей Отречения и их обучения.

Холодок бежит у меня по спине. Кристина, стоящая у края толпы, оглядывается через плечо и замечает меня. Она обеспокоенно смотрит в мою сторону. Я не могу пошевелиться. Мой отец. Теперь Эрудиты нападают на моего отца.

— Почему бы еще детям столь важного человека решать, что стиль жизни, установленный их отцом, не самый подходящий для них? — продолжает Питер. — Молли Этвуд, товарищ Беатрис из перешедших Бесстрашных, предполагает, что виной всему жестокое и оскорбительное воспитание. «Я слышала, как однажды она разговаривала во сне, — говорит Молли. — Она просила отца перестать делать что-то. Я не знаю, о чем шла речь, но это породило ее ночные кошмары».

Так это месть Молли. Должно быть, она говорила с репортером из Эрудитов, на которого кричала Кристина. Она улыбается, демонстрируя мне свои кривые зубы. Если бы я их выбила, то сделала бы ей одолжение.

— Что? — спрашиваю я. Или пытаюсь спросить. Мой голос похож на скрип, словно мне не хватает воздуха, поэтому я прочищаю горло и задаю вопрос снова: — Что?

Питер прекращает читать, и несколько людей оборачиваются. Некоторые, как Кристина, смотрят на меня с сочувствием, их брови сдвинуты, а уголки рта опущены вниз. Но большинство ухмыляются, поглядывая друг на друга, словно намекая на что-то. Питер поворачивается последним с широкой улыбкой на лице.

— Дай мне это, — говорю я, протягивая руку. Мое лицо горит.

— Но я еще не закончил читать, — он отвечает со смехом в голосе. Его глаза пробегаются по бумаге снова. — Однако, возможно, ответ лежит не в моральных проблемах одного человека, а в поврежденных идеалах всей фракции. Возможно, ответ в том, что мы доверили наш город группе тиранов, желающих обратить всех в свою веру, которые не знают, как вывести нас из бедности, как привести к процветанию.

Я подлетаю к нему, пытаясь вырвать листовку из рук, но он поднимает ее выше моей головы, поэтому я не могу достать до нее без прыжка. Но я не буду прыгать. Вместо этого, я со всей силы наступаю ему пяткой на место, где кости соединяются с пальцами. Он стискивает зубы, чтобы подавить стон.

Затем я бросаюсь на Молли, надеясь, что сила толчка ее удивит, и она упадет на пол, но прежде чем я успеваю нанести хоть какой-то вред, холодные руки обвиваются вокруг моей талии.

— Это мой отец! — кричу я. — Мой отец, ты трусливая…

Уилл оттаскивает меня от нее, отрывая от земли. Я тяжело дышу, пытаясь схватить листовку, прежде чем кто-то сможет прочитать еще хоть слово. Я должна сжечь ее, уничтожить, я обязана.

Уилл уводит меня из комнаты в коридор, его ногти впиваются в мою кожу. Он отпускает меня, как только дверь закрывается, а я отталкиваю его со всей своей силой.

— Что? Ты думаешь, я не могу защитить себя от куска Искреннего дерьма?

— Нет, — говорит Уилл. Он стоит перед дверью. — Я планировал увести тебя от драки в спальне. Успокойся.

Я посмеиваюсь.

— Успокоиться? Успокоиться?! Они говорят о моем отце, о моей фракции!

— Это не так. — У него темные круги под глазами, он выглядит изнуренным. — Это твоя бывшая фракция, и ты ничего не можешь поделать с тем, что они говорят, так что, тебе стоит просто игнорировать их.

— Ты вообще слушал? — Жар уходит от моих щек, и дыхание замедляется. — Твоя идиотская бывшая фракция не просто оскорбляет Отречение. Они призывают к свержению правительства в целом.

Уилл смеется.

— Нет, не призывают. Они высокомерные и скучные, именно поэтому я оставил их, но они не революционеры. Они просто хотят запускать пустые речи, вот и все, и они злятся на Отречение за отказ прислушиваться к ним.

— Они не хотят, чтобы люди слушали, они хотят, чтобы они соглашались, — отвечаю я. — Не обязательно запугивать людей, чтобы они принимали твою точку зрения. — Я прижимаю ладони к щекам. — Не могу поверить, что мой брат присоединился к ним.

— Эй. Они не все плохие, — говорит он резко.

Я киваю, но не верю ему. Я не могу представить себе человека, вышедшего из Эрудитов адекватным, хоть и кажется, что с Уиллом все в порядке.

Дверь снова открывается, и выходят Ал с Кристиной.

— Моя очередь делать тату, — говорит она. — Хотите пойти со мной?

Я приглаживаю волосы. Я не могу отправиться обратно в общежитие. Даже если Уилл мне позволит, я там буду лишней. Мой единственный выбор — пойти с ними и попытаться забыть то, что происходит за пределами здания Бесстрашных. У меня есть достаточно поводов для беспокойства и без волнений о моей семье.